Русский узел. Стихотворения и поэмы

Кузнецов Юрий Поликарпович

Последний эмигрант

Не ангелы падали с неба, Не воды попятно неслись, — Печальное облако пепла Тянулось от дальних границ. Последнюю просьбу на свете До наших болот донесло: — Сожгите меня после смерти И пеплом набейте жерло. Направьте на волю и землю, На старый крыжовник и пруд. Прошу, моему пораженью Отдайте последний салют. 1976

Осколок

На закате планетного шара Он тяжелым осколком убит. Но

осколок не сбавил удара, До сих пор в его теле свистит. И свистит под землей его тело, И летит — без следа и предела. 1976

Прощальный жест

Зачем ты его обнимала, Махала с печальных полей, Как будто туман разгоняла?.. Туман становился сильней. Он занял скользящее место В пространстве, лишенном тепла. Но тайна прощального жеста, Мерцая, обратно звала. Развеять дорожную скуку Помог ему князь темноты, Что дергал какую-то куклу, И кукла махала — и ты… Годами окно протирала, Рука уставала мелькать, Как будто туман разгоняла, Который нельзя разогнать. 1976

«Ты зачем полюбила поэта…»

Ты зачем полюбила поэта И его золотые слова? От высокого лунного света Закружилась твоя голова. Ты лишилась земли и опоры. Что за легкая тяга в стопе? И какие открыло просторы Твое тело и в нем и в себе? Он хотел свою думу развеять, Дорогое стряхнуть забытье. Он сумел небесами измерить Свой полет и паденье твое. И небрежным движеньем поэта Он накинул на плечи твои Блеск тончайшего звездного света От прощального слова любви. Что-то будет: огонь или солнце? Заметет вас полынь-мурава. Ты заплачешь, а он отзовется На свои золотые слова. 1977

«Я помню, как в дом возвратился…»

Я помню, как в дом возвратился И пыль завивалась винтом. — Родимый, на ком ты женился? — А черт ее знает на ком! Душе на два голоса пелось, Судьбе откликалась звезда. — Родимый, куда это делось? — А черт его знает куда! Я буйствовал денно и нощно, И гол как сокол потому. — Родимый, чему ты смеешься? — А черт его знает чему! 1977

Бочка

То не во поле выросла кочка, То не туча гремит за бугром, — То пустая катается бочка, Блещет обруч небесным огнем. Заливаются псы бестолково, Западают следы глубоко. Отмечает бывалое слово: — Пустота, а слыхать далеко! Гул стоит за березовой чащей И уходит в заморский конец. Говорят, в этой бочке гремящей Обитает великий мудрец. Он устал от ползучих сомнений, Он не помнит родства своего. И несутся светила и тени Перед оком недвижным его. 1977

Столб

Люди шли в одну сторону света, Я скакал во все стороны света. Вырос огненный столб на пути, Ни проехать его, ни пройти. Я

рублями хотел откупиться, Кренделями хотел отманиться, Об него, изгоняя свербежь, Расчесал себе спину — и что ж! Ни нагайка, ни пройденный путь Не смогли даже тень пошатнуть. Я коня разогнал от заката И вскочил в этот столб без возврата. И увидел я призрак коня, А на нем мою тень — без меня. Столб струился тенями из мрака, Но услышал я вопли: — Однако!.. 1977

Двуединство

В тени летящего орла Сова ночная ожила И полетела, как подруга, В плену возвышенного круга. Орел парил. Она блуждала, Не видя в воздухе ни зги. И, ненавидя, повторяла Его могучие круги. 1977

Распутье

Поманила молодость и скрылась. Ночь прозрачна, дума тяжела. И звезда на запад покатилась, Даль через дорогу перешла. Не шумите, редкие деревья, Ни на этом свете, ни на том. Не горите, млечные кочевья И мосты, — между добром и злом. Через дом прошла разрыв-дорога, Купол неба треснул до земли. На распутье я не вижу бога. Славу или пыль метет вдали? Что хочу от сущего пространства? Что стою среди его теснин? Все равно на свете не остаться. Я пришел и ухожу — один. Прошумели редкие деревья И на этом свете, и на том. Догорели млечные кочевья И мосты — между добром и злом. 1977

Черный подсолнух

Он пророс из глухого колодца. Но однажды глубокая мгла, Затмевая высокое солнце, На цветущий подсолнух легла. Цвет померк. В небесах ослепленных Вместо солнца возникло пятно. От него отвернулся подсолнух. Поле пусто, сомненье темно. Он не поднял потухшего взгляда На сиянье свободных небес. Оскверненной святыни не надо! Ждал он ночи… И ночью воскрес. Мертвым светом его охватило, Он уже не внимал ничему. Только видел ночное светило, Присягая на верность ему. 1977

«Мне снились ноздри!..»

Мне снились ноздри! Тысячи ноздрей Стояли низко над душой моей. Они затмили солнце и луну. Что занесло их в нашу сторону? Иль от лица бежали своего?.. — Мы чуем кровь! Мы чуем кровь его! — Раздался вопль чужого бытия… И пролилась на волю кровь моя. 1977

«На темном склоне медлю, засыпая…»

На темном склоне медлю, засыпая, Открыт всему, не помня ничего. Я как бы сплю — и лошадь голубая Встает у изголовья моего. Покорно клонит выю голубую, Копытом бьет, во лбу блестит огонь. Небесный блеск и гриву проливную Я намотал на крепкую ладонь. А в стороне, земли не узнавая, Поет любовь последняя моя. Слова зовут и гаснут изнывая И вновь звучат из бездны бытия. 1977