Ряд случайных чисел [СИ]

Павлова Елена

Уже совсем стемнело, когда перед парадным крыльцом вспыхнул портал. Отец уже стоял там некоторое время, ждал. Тимон тоже ждал — у окна второго этажа, спрятавшись за шторой в темной комнате. Из портала шагнула Лья — Тимон запомнил это имя. Теперь — о, теперь она была одета! У мамы таких платьев не было, даже похожих! Облегающий точеную фигуру черный бархат расходился ниже колен широким подолом. Черные перчатки выше локтей, в широком декольте и высоко забранных на макушку волосах горели в свете портала ярко-красные камни. Тимон затаил дыхание. Он никогда такого не видел! Мама, конечно, красивая, но домашняя и добрая. А эта Лья… Такие бывают только в сказках — разве нет? Красивая и опасная, хищная, как… как оса. Наверно, она очень злая. Хотя она совсем не сердилась, когда… била отца. Вот

именно. Тимон был растерян совершенно. Как можно бить кого-нибудь, если и не сердишься даже? А если не сердишься — зачем бить? И ругать? И она сказала, что отец издевался над женщиной — она маму имела в виду? Но он же наоборот маме целителей приводил… Ничего не понятно!

Лья молча протянула руку. Отец подал ей бумагу. Она прочитала, кивнула в портал. Оттуда вышли двое в белом, обтягивающем, как вторая кожа. Все пошли к лестнице. Тимон убежал в детскую, забился с головой под одеяло и долго плакал. Отец к нему так и не зашел.

Мама вернулась через две недели. Отец за это время еще больше выцвел и даже, казалось, постарел. Большую часть времени он сидел в саду на скамейке, что-то бормоча себе под нос. Тимон подошел было к нему на второй день, но нарвался на холодное «Что ты хочешь?» и поспешил уйти. Жизнь рушилась. Та простая и понятная жизнь, в которой Тимону не надо было думать. А теперь голова пухла от вопросов, и задать-то их было некому. Тимон привык гордиться своим отцом. Он был на-райе, он был красив — ни у одного знакомого мальчишки такого красивого отца не было, он никогда не пил и ни разу Тимона не выпорол, даже не накричал ни разу. Вот только… Мальчишек из села их отцы брали на рыбалку, учили пилить и колоть дрова, столярничать, косить сено — и много чего еще. Они иногда напивались, и многие курили, а за провинности драли своих детей нещадно — но… Но. Пока мама неотлучно была дома, Тимону и невдомек было, насколько отец к нему равнодушен. «Тимочка, поздоровайся с папой и иди гулять, папа занят. Тимочка, скажи „спокойной ночи“, и иди спать». Да, у Тимочки был папа. Где-то там, в кабинете. Может, он ему неродной? Но Ростик, у которого не отец вовсе, а отчим, недавно хвастался деревянным мечом: «Батя выстругал!» А Фаськин отец, запойный пьяница, умеет рассказывать замечательные сказки и делает для всех свистульки — и Фаське, и всем, кто попросит! Как же так? И пригласить к себе домой хоть кого-то из приятелей Тимон тоже не мог — как-то почему-то это само собой подразумевалось, ему и в голову не приходило. Просто… не надо этого делать. А вот теперь, когда задумался, стало странно — а почему? В селе можно было зайти к кому угодно, взрослые ругались только если шумно слишком делалось, или намусорено. А к Тимону нельзя. Совсем, даже в сад. Никому. Это были тяжелые две недели. Это были две первые тяжелые недели.

Мама вернулась, видимо, когда Тимон спал. Увидел он ее, когда спустился вниз к завтраку. Бросился к ней, себя не помня от счастья, обнял, уткнулся куда-то в живот. И насторожился. Мама пахла… как-то не так. Вернее, вообще не пахла.

— Ну, как ты тут? — мама наклонилась, поцеловала его в лоб. Тимон отпрянул. Руки и губы были холодными. Не ледяными, но и не теплыми — как остывший компот. А еще мама перестала быть смуглой, и знакомая родинка справа над верхней губой исчезла.

— Ма-ам? — вопросительно протянул Тимон.

— Что, Тимочка?

— Ты замерзла?

— Нет, детка! Просто я теперь вампир. Мы все такие. Зато у меня теперь ничего не болит, я здорова! — мама легко, освобожденно как-то улыбалась, будто то, что она теперь вампир, было чем-то хорошим. Тимон так не думал. Дальше — больше. Когда перед Тимоном поставили тарелку с кашей, он заныл:

— Я не хочу-у ка-аши!

Ему целый год уже поныть не удавалось! Не перед отцом же? А он так любил, когда мама его уговаривала! Для того и ныл! Обычно она сразу начинала ему объяснять, что кашу есть нужно, просто необходимо, как же без каши, он же хочет быть сильным? Ведь он тогда не сможет победить дракона! Какого дракона? Ну, как же… — и сказки как раз хватало, чтобы каша незаметно съелась. А теперь…

— Не ешь! — легко согласилась мама и продолжила разговор с отцом. В полном обалдении Тимон кашу съел, поблагодарил

и убрел в сад на свое дерево. Опять надо было думать. Через час вывод был получен. Это не его мама. Мама, наверно, умерла. А Лья и эта тетка сговорились, чтобы обмануть и его, и отца. Зачем — непонятно, но ничего у них не выйдет. На маму эта райя, конечно, очень похожа, но Тимон сразу понял, что это не мама, да и обманывает она как-то уж очень неуклюже — он бы и то лучше прикидывался! Сразу видно — не умеет эта райя врать. Это, наверно, Лья ее подговорила. Ну да, скорей всего, так и есть. Эта вампирка во всем виновата. Она и папу обидела, и про Тимона сказала, что он, как это… полу… Единственное слово, приходившее в голову, было «полудурок». Так учитель в школе называл тех, кто плохо учился. Наверно, это что-то похожее. Ну, ладно! Врать и притворяться Тимон хоть и плоховато, но тоже умеет. Отец явно пока не понял, что его обманывают. Хорошо, Тимон сделает вид, что тоже ничего не замечает, а вот потом, когда сможет узнать, для чего все это затеяно, вот тогда… Что «тогда» Тимон так и не придумал и решил отложить на потом. Когда все узнает, тогда и решит, что с этим делать. А пока придется называть эту райю мамой и виду не показывать, что он обо всем догадался.

Вечером состоялся первый скандал. Тимон просто спросил:

— Мама, а что такое полу… это…

— Полукровка?

— Да, вот это самое.

— Кто тебе об этом сказал? — нахмурясь, поднял голову от книги отец.

— Я… так… слышал… — уклончиво забормотал Тимон. Кажется, это действительно что-то нехорошее!

— Это значит, — совершенно спокойно сказала мама, — что в тебе половина крови эльфов, а половина — людей. Папа эльф, я человек… была, а ты полукровка. Понял? — Тимон кивнул, очень удивленный. И это все? А он-то думал…

— Мина! — вмешался отец. — Я же говорил тебе — не надо с ребенком говорить о таких вещах!

— Да, я помню, но я никогда не считала это правильным, — спокойно ответила мать. — Во-первых, он задал вопрос — ты предлагаешь мне солгать в ответ? Зачем? Во-вторых, чем больше он будет знать — тем проще и легче ему будет жить. И не пытайся меня убеждать в том, что легко и просто жить менее достойно, чем тяжело и трудно — из этой чепухи я, слава Жнецу, уже выросла! Как говорится, что лучше — быть бедным и больным или здоровым и богатым?

— Честным! Лучше быть честным! — рявкнул отец.

Тимон затравленно смотрел на родителей. Не надо было спрашивать!

— Да что ты? — захохотала мать. — Ответ, конечно, правильный, выучил прекрасно, хвалю — только не в твоем исполнении!

— Ага! Пообщалась, чувствуется! — взорвался отец. — Что еще в меню от ле Скайн имеется? — «ле Скайн» прозвучало, как грязное ругательство. Тимону стало совсем неуютно. Отец никогда не кричал ни на него, ни на маму. А название надо запомнить. Лья ле Скайн. А мама наоборот очень развеселилась.

— Чем тебе не угодила райя Виллья? — насмешливо удивилась она. — Я так просто влюбилась!

— Вот-вот! — зашипел отец. — Вот именно!

— Но, к сожалению, в гости к нам она идти отказалась, Сказала, что ей не нравится мой муж. Ты ничего не хочешь мне рассказать? — мать азартно блестела глазами, ее явно забавляла ситуация. Мать? Она вела себя совсем наоборот! Настоящая давно постаралась бы сгладить конфликт и успокоить отца, а эта… хохочет, смешно ей! Отец зарычал и вылетел из комнаты, хлопнув дверью. Мина хохотала до слез.

С течением времени обнаруживалось все больше вещей, которые мама теперь «не считала правильными». Только много позже Тимон понял, что до болезни Мина жила так, чтобы Тимону и его отцу было удобно, спокойно и приятно. Жила, переступая через себя, через свою гордость, поступалась своим мнением — лишь бы не конфликтовать. Она о них думала, о них заботилась — они принимали это, как должное. Разве может быть как-то иначе? Оказывается, может! Теперь она говорила и делала то и так, как считала правильным сама — и жить им стало весьма неуютно. Раньше он иногда специально приходил домой с незалеченной ссадиной — чтобы мама пожалела. Он, конечно, мог ее залечить — делов-то! — но хочется же, чтобы пожалели! А теперь мама как-то очень быстро и старательно отвернулась, и сказала сквозь зубы, невнятно: