Ряд случайных чисел [СИ]

Павлова Елена

Одураченный Дэрон был в восторге.

— Действует, Тимон! Еще как! Вот, послушай! — и на несчастного мага вываливался новый ворох, мягко говоря, весьма фривольных рассказов. Тимон внутренне лез на стену и выл, а внешне изображал интерес и со знанием дела обсуждал вещи, в которых не имел, увы, никакой практики. Повторно же наложенное заклинание пока не давало о себе знать, Вилльи ле Скайн почему-то давненько не было видно, а спрашивать Тимон не решался — нечем было оправдать подобный интерес. Разве что изобразить, что влюбился — и кто поверит? Пить Дэрон почти перестал, но именно почти. Три с лишним года пьянства не прошли даром, привычка уже выработалась, по крайней мере один раз в неделю принц «отдыхал» по полной программе — но не чаще. Зато девиц охмурял пачками. Правда, после одного раза, когда его чуть было не женили, стал еще осторожнее и переключился исключительно на замужних райе. Вроде бы все улеглось, Тимон перевел дух. На фоне предыдущих лет принц вел себя просто идеально!

И вот этот злосчастный карнавал! Тимон всем телом почувствовал, как сработало его заклинание — не так, совсем не так, как он планировал! Оно не оттолкнуло принца, а вызвало приступ неконтролируемой ненависти! Первая же магическая проверка — и все откроется! Надо бежать! Риан не будет слушать про благие цели Тимона — он воздаст по результату, а результат, похоже, ужасающий! Да и сам факт попытки манипуляции его сыном… Маг собрался быстро. К утру он был уже далеко, успев забрать с собой или уничтожив все следы, по которым его могли бы вычислить — печати Утверждения на крови из архивов Дворца и Университета. Это было очень просто: охранные заклятия во Дворце он знал отлично, а в архиве Университета особой защиты никогда не было — зачем бы, собственно? Кому могут понадобиться нелегально полученные сведения о студентах? Как выяснилось — бывшему студенту. Часом позже исчезли копии свидетельства о рождении из магистрата городка Форнелл-най-Вайс, для чего оный архив пришлось взломать, и из маминой шкатулки с документами. Прости, мама, но мне очень страшно. Ушел. Похоже, ушел.

Глава пятая

Бремя памяти

Пэр Ри ле Скайн, дракон, примерно 8616 лет, 8397 год

Почему, высокие небеса?! Ну почему все это досталось именно на его долю? Ему ли, сироте, беспризорнику, неучу с кашей в голове — память крови спасает очень мало, выдавая массу сведений, но абсолютно бессистемных, разрозненных и обрывочных — заниматься возрождением расы? Он давно понял, что не является коренным обитателем этого мира, но как найти родной — не знал. И почему его мать оказалась в этом мире, чтобы родить его и умереть, можно было придумывать все, что угодно. Может быть, там произошло что-то совершенно ужасное, и она швырнула себя в другой мир в надежде на спасение? Может быть. Все может быть. Может, там все погибло, может, он действительно последний дракон в мироздании. Дракон, давший клятву. Идиот! Сейчас жил бы, и не парился. Но там, у погребального костра своей матери, он, тогда еще совсем маленький — недели две от роду — поклялся, что здесь будут жить драконы. А клятвы надо выполнять. И скидки на возраст или незнание всех обстоятельств не бывает. Есть такая вещь — магический откат. Да, он поклялся, движимый чувством вины и ужасом от содеянного — но мироздание клятву приняло, так что, будь любезен, выкручивайся как хочешь, но выполняй. Чувство вины и ужас. Да. Он лет двести чувствовал себя чудовищем, и до сих пор его иногда посещает память о том моменте, когда он понял, что съел собственную мать — и заставляет передернуться всем телом. Можно себя убеждать в том, что разума у него, у новорожденного, тогда еще не было — только инстинкт выживания и голод, а значит, не так уж он и виноват. Можно — а что толку? Нет более идиотского занятия, чем попытки оправдаться перед самим собой. Не чувствовал бы себя виноватым — и оправдания не понадобились бы.

Первое воспоминание — темно, жестко и жжет, причем и жаром и холодом одновременно. А рядом что-то нежгучее и мягкое. И он полез в это мягкое, и было очень тесно, он стал рвать лапами и зубами, и понял, что оно съедобно. Он прожил в съедобной пещере несколько дней, прежде чем включилась память крови — и он понял, что он ест. В панике выбрался наружу. Снега, снега до горизонта, ледяные торосы, ледяной ветер несет снежную крупу. Черное, опаленное неведомым огнем тело матери лежало в конце ледяной траншеи с оплавленными стенками, вывернутое под нелепым углом крыло с остатками обгорелой перепонки полоскал ветер. В голове крутились непонятные слова — пикирование, глиссада… Баллистическая траектория — что бы это значило? А вокруг не было никого и ничего — только снега, хотя память крови подсказывала: дороги, транспорт, города, везде драконы — ле Скайн, ле Каррот, ле Феррон, голубые, желтые, красные — всех цветов радуги, и даже в снегах, на севере и юге — везде все обжито, везде цивилизация! Где же… все? Он забросал мать снегом и взлетел. Далеко на юге виднелась темная полоса, на западе — горы, с двух других сторон тот же снег и лед. Он четыре раза летал до темной полосы, оказавшейся лесом, и обратно, пока не натаскал дров для костра. Потом стоял, пока все не сгорело, мысленно опять и опять прося прощения — и не получая его. Вот тогда он и поклялся. Дурак. Ну, да ладно, это все лирика. Надо еще раз все проверить и делом заняться. А то задержался он здесь не в меру, на целых сто лет. Может, хоть сегодня наконец все получится, и он сможет улететь домой, на другой материк. Не задался у него этот этап работы, что уж говорить! А перед этим все шло так удачно! Он нашел подходящих ящериц, провел колоссальную работу по селекции и, что касается тел — вполне удачно! Правда, чем больше они становились, тем медленнее размножались. А вот с разумом произошел облом. Он мог бы воздействовать на сознание напрямую — но для этого нужно, чтобы у объекта были хотя бы зачатки разума. Увы. Этим его подопечные похвастаться не могли. Они жрали, спали на солнышке, и изредка размножались. И никаких моральных проблем. Именно мысль насчет моральных проблем натолкнула его на раздумья. А не является ли мораль необходимой частью для развития разума? Может ли вообще быть разум без морали, как таковой? Получалось, что нет. Мораль может варьироваться в зависимости от обстоятельств существования и расы, но внутри замкнутой группы она должна быть — обязательно. А если существу, изначально неразумному, привить мораль извне, магически — разовьется ли у него разум? Гадать можно было до бесконечности, а Ри был существом действия — проще сделать и проверить. Получится монстр — убью, и все дела, не в первой нам это дело, решил он и взялся за расчеты. Результаты его шокировали, и настолько, что он чуть было не отказался от своих планов. Единственным вариантом, при котором уровень моральных переживаний выходил на рабочую мощность, оказалось изнасилование, причем неоднократное — отдельное на каждый амулет. А чтобы заклинание прижилось на юной ящерице и подействовало, оно не должно противоречить ее сущности, то есть, насилию должно подвергнуться существо, уже обладающее понятием морали, но неполовозрелое. Ребенок. Ри тогда скрючился от омерзения, и перепроверил свои выкладки раз двадцать — по-другому не выходило. Нет, он не испытывал ни к людям, ни к эльфам, ни к их детенышам никаких теплых чувств. Все они одинаковы: неблагодарные, трусливые, тупые и подлые твари, он и на другой континент улетел аж три тысячи лет назад, чтобы никого из них не видеть — но это не повод, чтобы так поступать с самим собой! Он не насильник в принципе, никогда таких поступков не понимал — по отношению кого угодно к кому угодно! Это омерзительно! Все равно, что по доброй воле нырнуть в помои! Но… клятва.

Больше пятидесяти лет он выращивал кристаллы для амулетов. Прилетел сюда, оборудовал лабораторию, отловил эльфийку юных лет — и вся работа пошла прахом. Девчонка, придя в себя, завопила так пронзительно, что все кристаллы полопались от резонанса. Он терпеливо вырастил новую партию, предпринял серию новых попыток, предварительно лишая подопытные экземпляры голоса — на всякий случай. Ему патологически не везло. Первая девчонка на третий раз сошла с ума — и он стал стирать им память после каждого раза. Другая умудрилась сбежать из пещеры и спрыгнуть с обрыва — почему? Он так и не понял. Он же ей ничего еще не сделал! Третья разбила кружку и ее осколком вскрыла себе вены в бассейне — правда, эту удалось спасти. Он почувствовал что-то неладное и успел вытащить ее и откачать. Почему они так поступают? Блин! Ведь он все равно всем стер бы память и тело возвратил в первоначальный вид — они и не вспомнили бы никогда об этих нескольких часах! А самое обидное — ни одна из 46 не смогла зарядить ему даже одного амулета из 10 кристаллов! Мораль? Хихикс! Они скулили, они пресмыкались, был бы хвост — виляли бы, и ни одна не возмутилась, не разгневалась — что же это делается-то, а? Как их воспитывают? Или это ему просто так везет? Вернее, не везет. Неужели эта тоже окажется пустышкой? Он взял за края паутинку основы с закрепленными на ней кристаллами и аккуратно разместил ее на солнечном сплетении рыжеволосой девчонки, распяленной на станке. Проверил сковывающие заклинания. Можно начинать.

— Очнись, дитя!

Мелиссентия дэ Вале, 11 лет

Ее семья жила в небольшом городке Вале-н-Дор. Тия была особой спокойной и рассудительной. Это отнюдь не означало, что она отличалась кротким нравом или покладистым характером. Просто в семье у них вместо «Упрямый, как дроу» говорили «Упрямый, как Тия». Еще в младенчестве она недвусмысленно дала всем понять, что переупрямить ее невозможно. Ребенок четко знал, чего хочет — и ставил в известность окружающих, а дальше как хотите. С этой няней — да, она будет и кушать, и слушать, и спать пойдет без скандала. А с этой она будет орать, пока все с ума не сойдут — и даже прикоснуться к себе не даст. К пяти годам она научилась подводить под свои желания стройную логическую базу — взрослые только головой крутили в изумлении. С ней перестали спорить — себе дороже, потому она и была спокойной и рассудительной. Любимым летним занятием у нее было валяние в гамаке с книжкой. Оттуда она однажды и исчезла.

Тия очнулась в недоумении. Что это было? На гамак свалилось что-то тяжелое, последовал стремительный взлет, так, что заложило уши — и все, провал, она даже испугаться не успела. А вот теперь, пожалуй, можно — в смысле, пугаться. Неярко светящийся потолок, каменные стены, а она сама, полностью раздетая, распялена враскоряку на каком-то сооружении — и никого. На ум тут же пришли сказки про сумасшедших колдунов. Похоже, ее сейчас будут приносить в жертву!

— Мама! — на пробу сказала она. Голоса не было, хотя горло исправно напряглось. Она удвоила усилия — бесполезно, даже сипа нет. Зато голос раздался над ней — из пустого пространства.

— Пум, пурум, пурум-пум-пум, — сказал голос. — Ага, очнулась? Чудненько. Значит, так. Убивать я тебя не собираюсь, сразу говорю. Но неприятно будет, и сильно. Э-э-э… да, я буду тебе чрезвычайно признателен, если ты постараешься не сойти с ума. Все поняла? Если да — мигни, — Тия не поняла ничего, а мигнула от полного обалдения, но голосу этого оказалось достаточно. — Вот и прекрасно, — заключил он, — тогда приступим, — «Сумасшедший», мелькнуло у Тии в голове, она еще раз беззвучно крикнула «Пусти, урод!» — и тут ее изнасиловали. Это было больно, да, но несравнимо с яростью и возмущением, захлестнувшими девочку. Ее! Это ее, которую дома даже не шлепали — просто потому, что бесполезно — но ведь не шлепали же? А этот гад еще и поет что-то! «Только выпусти — убью!», беззвучно орала Тия, «Гад, гоблин драный, урод, а-а-а! Я брату скажу, я отцу пожалуюсь, пусти, сука!». А воздух тем временем сгустился в фигуру… старшего брата. «Вака, ты сдурел? Ты что делаешь, кретин, отпусти меня немедленно!», но брат не реагировал на немые вопли Тии и продолжал, самозабвенно прикрыв глаза. А рядом… отец? Да что же это? Она беззвучно орала от гнева, унижения и ярости, извиваясь всем телом, но оковы держались крепко, а отец и уже оба брата, старший и младший, продолжали развлекаться — вместе, порознь, меняясь местами… А вокруг стояли мальчишки из класса и глазели, переговариваясь и тыкая пальцами. И все время звучал над ней мерный речитатив, почти пение, того, первого гада, который, конечно, все это и устроил! Не могли же ее родные так с ней поступить по собственной воле! Это все эта сволочь! Она поняла! Это сумасшедший колдун! Что же делать! И отец, и оба брата — все в его власти! А мама? Ее он тоже? «Этого не может быть, это сон, это кошмар, мамочка, я хочу проснуться!», взмолилась Тия в отчаянии. И тут стало еще хуже: пока дух ее сгорал от стыда и бился в безвыходной ярости, тело вдруг свела судорога звериного, чисто животного удовольствия.

Тия очнулась в недоумении. Что это было? На гамак свалилось…

Тия очнулась в недоумении. Что это было?

Тия очнулась в недоумении.

Тия… Тия… Тия…

Тия потеряла сознание.

Ри был страшно доволен. Наконец-то! Какой удачный экземпляр! Он зарядил все, что у него было! Ровно, мощно — вот это характер! На себе попробовал — до сих пор не отдышаться, а всего-то взял десятую часть мощности! Ум-ни-ца! Даже зауважал, честное слово! Сейчас он ее помоет — и пусть она поспит часика два. А потом, как проснется, увидит сундучок со всякой блестящей ерундой, начнет примерять, настроение повысится — тут-то память и стереть окончательно. А то эмоциональный фон — такая штука неприятная, воспоминания стираются, а он остается, поэтому проснется она, ничего не помня, но в совершенно безобразном настроении. А сокровища все сгладят, девчонки все падки на блестящие камушки. Пока в ерунде этой копается — развеселится, успокоится. Не она первая. Ри очень гордился изобретенной им методикой двухэтапного стирания памяти. Он проверял тех, прежних, неудачных — все стерлось без последствий, никаких душевных травм не осталось. Вот память тела — это дело другое, тут никакое стирание не поможет. Но, в общем-то, ничего страшного. Ну, проявится у девочки интерес к противоположному полу немного пораньше — ну и что? Замуж выдадут — и все дела.

Размышляя таким образом, Ри выкупал спящую под заклятием Тию в бассейне. Заодно залечил ей синяки на спине, которые она успела себе наставить об станок, пытаясь вырваться, потом отнес в комнату и уложил в настоящую человеческую кровать. Проверил сдерживающие заклинания — мало ли, что ей в голову придет? Лишние трупы всегда портили ему настроение. Так, теперь еда и кружка с успокаивающим зельем. Все? Можно идти собираться. Сегодня, в крайнем случае — завтра утром, он наконец-то отсюда свалит. Вот еще ему бы память кто-нибудь стер о последних годах, об этих несчастных человеческих детенышах, над которыми ему пришлось «работать». Но… не светит. Впрочем, все было ясно еще в самом начале, он знал, на что шел, так что не надо лукавить с самим собой. Это просто… работа, которая должна быть сделана.