Рыболовы
Шрифт:
— Да, загулялъ немножко, признаюсь вамъ какъ доктору. Другому-бы не признался, а вамъ признаюсь.
— Да вдь это и безъ признаванья видно.
— Ну!?. А, кажется, я не очень… Ну, да что тутъ! Не пьешь — умрешь, и пьешь — умрешь, такъ ужъ лучше пить. Вотъ и сейчасъ выпью. Да вылейте, Карлъ Богданычъ, со мной рюмку-то! Вдь не разорветъ васъ.
— А вотъ сейчасъ егерь принесетъ мой сакъ-вояжъ съ бутербродами, тогда я и выпью, — отнкивался докторъ и обернулся посмотрть, не несетъ-ли егерь сакъ-воджъ.
— Въ такомъ раз за вашу гигіену!
— Желудокъ испорченъ и плохо принимаетъ. О, это самый лучшій нашъ регуляторъ!
Показался егерь съ изящнымъ сакъ-вояжемъ изъ лакированной кожи съ стальнымъ замкомъ и оковкой. На одной изъ сторонъ сакъ-вояжа опять была вдлава гарусная вышивка. Егерь положилъ сакъ-вояжъ на столъ.
— Какія все распрочудесныя вещи, Карлъ Богданычъ, вы въ дорогу берете! — воскликнулъ Петръ Михаылычъ, любуясь сакъ-вояжемъ.
— Богданъ Карлычъ, — опять поправилъ его докторъ.
— Пардонъ. То бишь, Богданъ Карлычъ. Прелестный сакъ-вояжъ!
— Это подарокъ отъ жены.
— И вышивочку, поди, она сама вышивала?
— Она. На сакъ-вояжъ — она, на кабуру — старшая дочь Каролина, на портсигаръ — младшая дочь Амалія, а на поясъ — это моя теща, — похвастался докторъ, вынулъ изъ кармана ключъ, аккуратно отперъ сакъ-вояжъ, досталъ оттуда жестяную коробочку съ крышкой, извлекъ изъ нея два бутерброда, завернутые въ чистую блую бумагу и, развернувъ ихъ, положилъ ихъ на бумаг на столъ. Потомъ онъ взялъ рюмку со стола, посмотрлъ на свтъ и сталъ наливать въ нее водку.
— Тсъ! Смотрю я на васъ и дивлюсь! — воскликнулъ Петръ Михайлычъ. — Вотъ такъ нмецкая аккуратность.
— А разв лучше свиньей жить? — спросилъ его, улыбаясь, докторъ. — Наука насъ учитъ, что мы главнымъ образомъ погибаемъ отъ нечистоты. Чистота все. Въ чистот не живетъ ни одна бактерія, ни одинъ микробъ, а они-то и есть главные враги нашего здоровья.
— Вотъ такъ штука! Слушай, Петръ Михайловъ, докторскую лекцію и соблюдай себя, — проговорилъ Петръ Михайлычъ, погладивъ себя по начинавшей лысть голов. — Ну, а теперь, Богданъ Карлычъ, можно съ вами чокнуться?
— Да вдь вамъ много будетъ… — улыбнулся докторъ.
— Мн-то много? Гмъ… Смотрите вы на меня: эдакій я большой, а рюмка такая маленькая.
Петръ Михайлычъ всталъ со скамейки и, покачнувшись на ногахъ, выпрямился во весь ростъ. Потомъ налилъ себ рюмку водки, чокнулся ею съ рюмкой доктора и хотлъ пить.
— Постойте, постойте, — остановилъ его докторъ. — Сейчасъ я себ и вамъ капель въ водку накапаю — и будетъ прелестная настойка, способствующая пищеваренію.
— Полечить меня хотите? Вотъ такъ отлично! Ай, да, Карлъ Богданычъ…
Докторъ досталъ изъ сакъ-вояжа маленькій пузырекъ съ мельхіоровой крышечкой, привинчивающейся къ горлышку, отвинтилъ ее, вынулъ притертую стеклянную
— Теперь пейте и будьте здоровы.
Они выпили. Докторъ сталъ рзать складнымъ ножомъ на маленькіе кусочки бутербродъ съ телятиной и медленно препровождалъ эти кусочки себ въ ротъ. Петръ Михайлычъ икнулъ посл выпитой водки и закусывалъ грибами.
Появились сваренные раки. Егерь принесъ также и два яйца всмятку. Онъ зналъ привычку доктора, аккуратно, каждый разъ, передъ отправленіемъ на охоту, съдающаго два яйца, и принесъ ихъ.
— Теперь можно и по второй рюмашечк выпить? — умильно взглянулъ Петръ Михайлычъ на доктора.
— Ну, пожалуй, можно и по второй, — согласился докторъ. — На охот дв рюмки я себ еще допускаю выпить. Тутъ усиленное движеніе… происходитъ лишнее сгораніе матеріалу. Наливайте.
— Вотъ и отлично. Очень ужъ я радъ, что наконецъ-то мн интеллигентный партнеръ для выпивки нашелся! А то, врите-ли, вдь съ мужиками и съ Амфилотіемъ пилъ. Со вчерашняго утра я пріхалъ сюда — и охотниковъ ни души.
— Со вчерашняго утра пріхали и все еще на охот не были! — воскликнулъ въ удивленіи докторъ, аккуратно разбивая яйцо и облупливая его сверху.
— Нтъ, былъ… — хотлъ соврать Петръ Михайлычъ, но остановился, посмотрвъ на егеря. — То-есть, на охот я не былъ, но ружье пристрливалъ здсь на огород.
— Даже и утку домашнюю подстрлили у xoзяйки, — сказалъ егерь.
— Ужъ и утку! Не утку, а утенка. Да и не подстрлилъ я его, а просто онъ самъ подвернулся. Ужъ ты наврешь тоже!
— Цыпленку жизнь прикончили, — продолжалъ егерь.
— Цыпленку я нарочно. Нужно-же было мн что-нибудь на ужинъ състь, а зарядъ второй былъ, его нужно было выпустить — вотъ я, чтобы не колоть цыпленка…
— И съ утра здсь, въ сборномъ мст сидите? Ловко! Хорошая охота! — насмшливо проговорилъ докторъ.
— Да вдь скоро-то тоже не соберешься. То одно, то другое… Сначала позавтракалъ, потомъ прилегъ отдохнуть, проснулся — разные подлецы явились: одинъ несетъ раковъ, другой — грибовъ, третій — рыбы… — разсказывалъ Петръ Михайлычъ. — То, да ее… А я люблю не торопясь. Двки пришли, начали псни пть. А тутъ и ужинъ. Удовольствіе… На чистомъ воздух… Вдь вся наша и охота-то изъ-за моціона и чистаго воздуха, а я былъ все-таки на огород! Пьемъ. Рюмка стынетъ! — крикнулъ онъ.
Выпили. Докторъ сълъ два яйца и принялся за раковъ. Петръ Михайлычъ совсмъ уже осовлъ, говорилъ заплетающимся языкомъ и тоже сосалъ раковъ.
— Вы, Богданъ Карлычъ, на куропатокъ? спросилъ онъ доктора.
— Да что попадется…
— Такъ отправимся вмст. Вотъ и Амфилотей съ нами.
— Гмъ… А меня вы не подстрлите? — улыбнулся докторъ.
— Кто? Я-то? Да я, батюшка, такой стрлокъ, что блку дробиной въ глазъ. Вологодскій уроженецъ, да чтобы стрлкомъ не быть!
— Нтъ, Нтъ. Я говорю только про сегодня.