Рыболовы

Лейкин Николай Александрович

— Да полно теб! Оставайся! А завтра чуть свтъ на утокъ со мной… — сказалъ ему Василій Тихонычъ.

— Какія тутъ утки, ежели у меня выводки куропатокъ есть приготовлены.

— Тогда сначала на утокъ, а потомъ на куропатокъ и завтра съ вечернимъ поздомъ домой.

— Жена-то ждетъ — вотъ въ чемъ сила. Опять-же завтра и векселю срокъ въ банк.

— Да неужто приказчики-то не распорядятся заплатить, ежели съ векселемъ въ лавку придутъ?

— Такъ-то оно такъ, но вексель-то чужой, а мой только бланкъ. Положимъ, что векселедатель человкъ надежный…

Но жена, жена…

— Жен телеграмму… Вотъ мужикъ и създитъ на желзную дорогу телеграмму подать.

— Въ лучшемъ вид, ваша милость, съзжу. Лошадь готова… — встрепенулся мужикъ.

— Нельзя, нельзя телеграмму… Напугаешь жену, подумаетъ Богъ знаетъ что… Нтъ, ужъ лучше такъ… Позвольте, да у насъ сегодня которое число? Второе вдь?

— Экъ ты хватилъ! Третье. Второе вчера было. Сегодня суббота, третье число…

Петръ Михайлычъ схватился за голову.

— Батюшки! Такъ вдь векселю-то сегодня срокъ, а не завтра. Ахъ, ты незадача какая! — воскликнулъ онъ. — А вдь я думаю, что все еще второе число!

— Второе число было вчера и вы изволили весь день… — началъ было егерь.

— Молчи! Не сбивай съ толку! И такъ уже я сбился съ этимъ проклятымъ бражничаньемъ! А изъ-за чего? Чуть только сюда придешь — сейчасъ и лзутъ къ теб разные мужики, бабы, двки, ребятишки. Кто раковъ тащитъ, кто грибовъ, кто рыбы… Тьфу! Да неужто, господа, сегодня въ самомъ дл суббота? — удивлялся Петръ Михаилычъ. — Честное слово, я думалъ, что пятница.

— Потерялъ купецъ пятницу! Ха-ха-ха! — захохоталъ Василій Тихонычъ. — Просто ты проспалъ ее.

— Ну, чего зубы скалишь! Чего! Нтъ, надо хать сейчасъ домой.

— Прикажете лошадь сейчасъ подавать? — спросилъ мужикъ.

— Не надо, не надо, — перебилъ его Василій Тихонычъ. — Онъ останется. Ну, чего ты сегодня подешь? Съ какой стати? Не сдлавъ ни одного выстрла и хать?

— Да вотъ вексель-то…

— Ночью прідешь и платить будешь? Кто-же по ночамъ платитъ! Да и не заплатили по векселю, такъ вексель все равно теперь протестованъ. Но какъ не заплатить? Вдь у тебя тамъ люди остались торговые, понимающіе люди.

— Такъ-то оно такъ, — согласился Петръ Михайлычъ.

— Ну, и оставайся. Вотъ и Богданъ Карлычъ остается. Сегодня мы выпьемъ, закусимъ, часика на два сядемъ втроемъ съ болваномъ въ винтъ сыграть, а потомъ спать и утречкомъ вс трое на охоту. Сначала на уткахъ мою англичанку попробуемъ, а потомъ на твоихъ куропаточныхъ выводковъ… Амфилотей! Сбгай въ лавочку и купи карты! Вотъ рубль. Да слышишь! Нельзя-ли намъ велть уху сварить!

Егерь отправился исполнять требуемое. Мужикъ стоялъ и переминался съ ноги на ногу.

— Не подете сейчасъ, Петръ Михайлычъ? Откладывать лошадь? — спрашивалъ онъ.

— Откладывай! — махнулъ рукой Петръ Михайлычъ.

Черезъ полчаса охотники играли въ винтъ съ болваномъ, сидя около потухшаго самовара. Хозяйка готовила за стной ужинъ. Было чадно. Пахло пригорлымъ масломъ. Ларецъ съ бутылками былъ переставленъ на стулъ. Владлецъ его Василій Тихонычъ и Петръ Михайлычъ то и дло подходили къ нему,

вынимали изъ него фляжки, наливали себ рюмки и пили. Не отставалъ отъ нихъ и докторъ Богданъ Карлычъ, но при каждомъ обращеніи къ ларцу приговаривалъ:

— Въ первый разъ противъ своихъ принциповъ иду и пью то, что мн не положено, но это исключеніе по случаю того, что я сегодня подъ дождемъ на охот промокъ.

— Карлъ Богданычъ, что вы! Да васъ и дождь-то только чуть-чуть прихватилъ! — воскликнулъ Василій Тихонычъ. — Ну, да что тутъ! Выпьемте.

X.

На другой день съ пяти часовъ утра началъ егерь будить спящихъ охотниковъ, но никто изъ нихъ въ это время не всталъ. Петръ Михайлычъ даже и голоса не подалъ. Съ вечера опять было много выпито разной хмельной дряни. Въ половин шестого егерь опять приступилъ къ расталкиванію охотниковъ — тотъ-же результатъ, Въ шесть часовъ онъ подалъ самоваръ и снова началъ будить — и снова безъ успха. На этотъ разъ Петръ Михайлычъ подалъ признаки жизни, но когда егерь началъ его поднимать, чтобъ посадить на кровати, онъ схватилъ свой сапогъ, пустилъ имъ въ егеря и снова повалился на подушку. Въ половин седьмаго докторъ всталъ и приступилъ къ умыванью. Прежде всего онъ посмотрлъ на свой языкъ въ маленькое карманное зеркальце. Языкъ былъ блъ. Докторъ покачалъ головой.

— Ахъ, какъ скверно, когда съ вечера измнишь своимъ правиламъ и пошь что-нибудь, — сказалъ онъ. — Никогда я не ужинаю, а вчера на ночь полъ — и вотъ въ результат разстройство желудка. И какой ужинъ! Господи! Грибы, раки… Вдь это и утромъ-то състь, такъ три дня не сварится. Вчера думалъ ограничиться только ухой, но вдь соблазнъ — раковъ я страсть какъ люблю.

— Съ водкой, Богданъ Карлычъ, кажись, ничего..- откликнулся егерь.

— Какое ничего! Водка-то, можетъ быть, все и погубила: аппетитъ разыгрался — я и не устоялъ, и навалился на раковъ съ грибами. Дай-ка мн стаканъ воды. Я капель выпью.

Выпивъ капель и умывшись, докторъ приступилъ къ чаепитію. Было семь часовъ. Петръ Михайлычъ и Василій Тихонычъ храпли во вс носовыя завертки.

— Ежели ужъ намъ вмст идти на охоту, то надо будетъ ихъ поднять, — сказалъ докторъ егерю.

— Поднять! Хорошо говорить, что поднять, а попробуйте… — отвчалъ егерь. — Видите, въ какихъ безчувствіяхъ.

Докторъ и егерь начали вдвоемъ будить охотниковъ, но опять безуспшно. Егерь прибгнулъ къ хитрости.

— Василій Тихонычъ! Проснитесь! Ваша англичанка сбжала! — крикнулъ онъ.

Хитрость подйствовала. Василій Тихонычъ открылъ глаза и приподнялся.

— Діана сбжала? Какъ сбжала? Да вдь она на цпи была! Зачмъ-же ты ее съ цпи спустилъ? — заговорилъ онъ, садясь на кровать.

— Успокойтесь. Цла… — разсмялся егерь. — А только ночью она поднялась на столъ и колбасу вашу съла. Нарочно я сказалъ, что пропала, потому вставать надо и на охоту идти. Вставайте скорй… Ужъ самоваръ остылъ.

— Чортъ! Дьяволъ! Только пугаешь попусту. Вдь моя собака капиталъ, вдь она четыреста рублей стоитъ.