Рыболовы
Шрифт:
— Такъ староста видлъ медвдя-овсяника, на овс его видлъ, а овсяникъ не станетъ телку драть.
— Какъ не станетъ? Въ лучшемъ вид задеретъ. Но ты мн хоть овсяника приготовь для испробованія аппарата. Долженъ-же я когда-нибудь испробовать аппаратъ при господахъ охотникахъ. Аппаратъ удивительный. Я хочу на него даже привиллегію взять. Пожалуйста медвдя… Вдь теб про медвдя не я одинъ говорилъ, теб и другіе охотники говорили.
— А овсяники будутъ. Дайте только срокъ овесъ скосить. Какъ вотъ овсы скосятъ — тутъ у насъ овсяники и обозначатся. Придутъ они на скошенное мсто по старой памяти — я давай выть. А теперь какъ-же овсяника обходить? Овсы помнешь. За потраву надо платить.
— Но
— Господинъ докторъ! А какой это такой аппаратъ? — спросилъ Петръ Михайлычъ пьянымъ голосомъ.
— А такой, что даже пьяный человкъ при этомъ аппарат можетъ одинъ на медвдя ходить, — отвтилъ докторъ и улыбнулся.
Петръ Михайлычъ принялъ слово «пьяный» на свой счетъ и обидлся.
— Что это такое? Критика? На мою личность критика? — спросилъ онъ, поднимаясь съ мста. — Нтъ, братъ, господинъ нмецъ, я этого не позволю! Я хоть и выпивши, но я двоихъ трезвыхъ нмцевъ за поясъ заткну. Я блку одной дробиной въ глазъ… Пьяный!
Петръ Михайлычъ покачнулся, не удержался на ногахъ и грузно опустился опять на скамейку. Къ нему подскочилъ егерь и сталъ его уговаривать:
— Вы, Петръ Михайлычъ, не обижайтесь. Тутъ критики никакой нтъ. У Богдана Карлыча есть дйствительно аппаратъ супротивъ медвдя, такой аппаратъ, что ежели даже совсмъ пьянаго человка въ него посадитъ или неумющаго стрлять — и тотъ съ медвдемъ можетъ сладить.
— А я неумющій? Я стрлять не умю? Помнишь ты, въ прошломъ году осенью, какъ я дикаго гуся въ летъ?.. — хвастался Петръ Михайлычъ. — И въ лучшемъ вид онъ кувыркомъ, кувыркомъ Ахъ, онъ нмецъ!
Докторъ попятился.
— Да я, многоуважаемый Петръ Михайлычъ, не про васъ… Мой аппаратъ можетъ гарантировать отъ несчастнаго случая и самаго мткаго стрлка, самаго лучшаго охотника, ежели онъ промахнется по медвдю или только ранитъ его, такъ что медвдь пойдетъ на него. Ежели охотникъ сидитъ въ аппарат — медвдь хоть-бы и подошелъ къ охотнику на два шага — ничего не можетъ подлать ему, — заговорилъ докторъ.
— Толкуй. Знаю я васъ! Я одной дробиной блку въ глазъ, а онъ…
— Самый лучшій охотникъ можетъ промахнуться. Въ блку не промахнется, а въ медвдя промахнется. Да и не промахнувшись… Ну, вы раните медвдя, онъ идетъ на васъ, обхватываетъ и начинаетъ васъ ломать. А при аппарат онъ можетъ сколько угодно ломать васъ — и вы гарантированы, ничего онъ вамъ не подлаетъ. Царапины даже не оставитъ.
— Медвдь будетъ ломать охотника и царапины не оставитъ? Врешь, врешь! — махалъ руками Петръ Михайлычъ. — Ты думаешь, я пьянъ, ты думаешь, я не понимаю! Нтъ, шалишь!
— Да выслушайте прежде меня. Вдь вы аппарата не знаете, не имете объ немъ даже малйшаго понятія. А выслушаете я тогда поймете. Ну, давайте, чокнемся, выпьемъ пива и я вамъ разскажу объ аппарат.
Докторъ подслъ къ Петру Михайлычу.
— Выпить я всегда готовъ, — отвчалъ тотъ, — а только зачмъ критика на пьянаго человка? Зачмъ въ чужой огородъ камешки кидать? Иной и пьянъ да уменъ, стало быть два угодья въ немъ, — говорилъ, смягчаясь, Петръ Михайлычъ и чокнулся своимъ стаканомъ съ стаканомъ доктора.
— Ошибка съ моей стороны была та, что я сказалъ, что этотъ аппаратъ для пьянаго охотника. Аппаратъ этотъ самому трезвому охотнику гарантируетъ безопасность, ежели медвдь обхватитъ охотника. Вдь можетъ-же такой случай быть? Такіе случаи очень часто бываютъ. А аппаратъ мой вотъ изъ чего состоитъ. Это большой желзный ящикъ въ ростъ и толщину человка. Ящикъ окрашенъ подъ цвтъ березовой коры. Сверху ящика крышка на шалнерахъ, Ожидая медвдя, вы влзаете въ ящикъ и стоите въ немъ съ заряженнымъ ружьемъ.
— Пей!
— Ну, вотъ и отлично, что поняли. Медвдь показывается, онъ передъ вами. Вы стрляете въ него и только раните его.
— Зачмъ-же только ранить? Я убью его наповалъ.
— Ахъ, Боже мой! Да вдь можетъ-же промахъ случиться! Раненый медвдь идетъ на васъ. Вы мгновенно садитесь на скамеечку, находящуюся въ ящик и, какъ только сли, крышка ящика автоматически захлопывается у васъ надъ головой. Передъ медвдемъ ужъ не охотникъ, а большой березовый пень, въ которомъ находится этотъ охотникъ. Медвдь понюхаетъ этотъ пень и отойдетъ отъ него прочь, а вы тмъ временемъ будете стрлять въ медвдя изъ револьвера, потому что въ ящик есть маленькія отверстія. Вы видите изъ нихъ медвдя и стрляете въ него, стрляете шесть разъ, ежели вамъ угодно.
— Ха-ха-ха! — разразился хохотомъ Петръ Михайлычъ и схватился за бока.
— Чего вы сметесь? Стало быть не поняли устройство аппарата? — обидчиво спросилъ докторъ.
Петръ Михайлычъ продолжалъ хохотать.
— Понюхаетъ и прочь пойдетъ? Ай, да нмецъ!
— Позвольте… Но допустимъ, что онъ и не понюхаетъ, а обхватитъ пень или ящикъ, въ которомъ вы сидите, повалитъ его и будетъ ломать — пускай ломаетъ, ибо вы все-таки гарантированы и онъ вамъ даже царапины не сдлаетъ. Ящикъ кованнаго желза и сломать его медвдю никакъ невозможно. Да-съ… Онъ его ломаетъ, а вы въ него изъ ящика стрляете изъ револьвера. И вы спасены. Поняли?
— Ха-ха-ха! — раскатывался смхомъ Петръ Михайлычъ.
Докторъ вскочилъ съ мста, весь красный и заговорилъ:
— Но вдь это-же свинство хохотать на то, чего вы не понимаете! Я показывалъ его самымъ компетентнйшимъ охотникамъ и вс нашли его полезнымъ. Ящикъ мн стоитъ боле двухсотъ рублей. Это, по моему, вкладъ въ охотничье дло.
— Вкладъ, вкладъ, Карлъ Богданычъ. Осенью-же пойдемъ на медвдя съ ящикомъ, — заливался смхомъ Петръ Михайлычъ.
Докторъ сжалъ кулаки.
— Съ пьянымъ человкомъ не стоитъ разговаривать! — пробормоталъ онъ сквозь зубы, схватилъ свой сакъ-вояжъ со стола и, не допивъ пива, сталъ уходить съ огорода, крикнувъ егерю:- Амфилотей! Проводи меня! Я ухожу на охоту!
— Эй! Ящикъ! Аппаратъ! Вернись! — крикнулъ ему вслдъ Петръ Михайлычъ и захохоталъ еще громче.
Былъ часъ четвертый второго дня, а Петръ Михайлычъ все еще не собрался на охоту, да и не могъ онъ собраться — ноги окончательно отказались ему служить, до того много было выпито всякой хмельной дряни. Да и не одн ноги. Самое туловище требовало подпоры и не будь врытаго на огород въ землю стола, онъ давно-бы свалился со скамейки, на которой сидлъ. Движенія его ограничивались только размахиваніемъ руками, которыми онъ ловилъ увертывающихся отъ него крестьянскихъ двушекъ, все еще находившихся при бражничань и время отъ времени пвшихъ псни. Число двушекъ усилилось уже до пяти. Эти вновь пришедшія двушки явились съ корзинками грибовъ, которые Петръ Михайлычъ и купилъ у нихъ. Около него стояли три объемистыхъ корзины съ грибами. Пришла баба съ черникой — Петръ Михайлычъ и чернику купилъ у нея и присоединилъ корзину въ грибамъ, а бабу оставилъ при себ бражничать. Тутъ-же стояла и корзина, переполненная раками, которую принесли деревенскіе мальчишки и продали ему. Кром Степана съ Петромъ Михайлычемъ бражничалъ и еще мужикъ Антонъ, тщедушный, хромой и одноглазый. Онъ явился съ форелью, продалъ ее Петру Михайлычу и форель эта висла тутъ-же на вишн на мочалк, продтой сквозь жабры. Пиво лилось ркой. Егерь Амфилотей, караулившій Петра Михайлыча, нсколько разъ предлагалъ ему отдохнуть, принесъ даже коверъ и подушку, положивъ ихъ на траву подъ вишню, но тотъ упорно отказывался отъ отдыха.