Рыцарь короля
Шрифт:
Народ был разодет по-праздничному, во все цвета радуги, с преобладанием красного, зеленого и синего. Лучи полуденного солнца, жар которого приятно смягчался первым дыханием сентября, прибавляли зрелищу яркости.
– Взгляни-ка на это!
– оживился маркиз.
– В Люцерне такую толпу никогда не увидишь. Очаровательно! Как живо! Как похоже на Францию!
Блез рассеянно улыбнулся и кивнул. Он думал о том, удастся ли ему хоть на минуту избавиться от присутствия мадам Ришарде и остаться с Анной наедине. И все же это зрелище он запомнил надолго: празднично сияющие лица, пляшущие пары, даже слова песенки:
А где же Маргарита?
Живей, живей, вот так!
А вот и Маргарита!
Бодрее, холостяк!
Может быть, незабываемым оно стало из-за того, что произошло минутой позже.
Маркиз продолжал говорить:
– Это напоминает мне Иванов день в Сюрси-ле-Шато в прошлом году. Там были все мои люди. И, черт побери, хоть я и старик, но танцевал с...
Внезапно он оборвал себя на полуслове. Блез поднял глаза и увидел, что его патрон внимательно смотрит на кого-то в толпе и на лице его удивление постепенно сменяется глубоким почтением.
Проследив за взглядом де Сюрси, Блез обнаружил, что предметом его внимания является сидящий на муле пожилой мужчина, который, пробиваясь сквозь толпу, медленно приближался к воротам гостиницы. За ним следовал погонщик с вьючным мулом.
На голове у человека была четырехугольная шапочка вроде берета, указывающая, что это либо ученый, либо лицо духовного звания. У него был длинный, прямой, острый нос и худое широкоскулое лицо. Несмотря на теплую погоду, богатый меховой воротник его плаща бы поднят и прикрывал нижнюю часть лица, словно ему было зябко.
"Что в этом горожанине среднего достатка могло привлечь восхищенное внимание столь знатного вельможи, как де Воль?" - подумал с недоумением Блез и снова обвел глазами толпу, желая удостовериться, что они оба смотрят на одного и того же человека.
– Черт побери!
– воскликнул маркиз.
– Вот уж кого не ожидал увидеть здесь, так это его... Я думал, он в Базеле.
– Ваша милость имеет в виду старика-горожанина на муле?
– Какого старика-горожанина?
– Того, на которого вы, кажется, смотрите.
Маркиз недоуменно уставился на Блеза, а затем расхохотался:
– Праведное небо! Так-то ты аттестуешь величайшего человека в Европе?
Блез снова внимательно взглянул на пожилого буржуа.
– Величайшего?..
– запинаясь, пролепетал он.
– Клянусь честью, да! Одного из тех, чьи имена будут жить, когда большинство этих тупых властителей, которым мы служим, уже давно изгладятся из памяти людской... Он более велик, чем император, более велик, чем папа, более велик, чем король Франции - при всем моем почтении к его величеству...
– Маркиз покачал головой.
– Вот уж действительно старик-горожанин!.. О господи Боже!
– Я искренне сожалею...
– пробормотал Блез.
– Я хотел бы, чтобы ваша милость просветили меня... Я никогда прежде не имел чести...
– Ну что же, бедный мой друг, это не кто иной, как сам великий Эразм! Величайший ум нашей эпохи. Дезидерий, Эразм Роттердамский Эразм Дезидерий Роттердамский (1469 - 1536), гуманист эпохи Возрождения, великий мыслитель, филолог, писатель, враг религиозного фанатизма.>.
Хотя де Лальер и не блистал ученостью, знаменитое имя его потрясло. Еще мальчишкой, кое-как обучаясь латыни, он пользовался в качестве учебника "Размышлениями". Как большинство людей, он хохотал над "Похвалой Глупости" и "Диалогами", не задумываясь о том, какие зубы дракона скрывались за шутками автора Герой греческих мифов Кадм посеял зубы дракона, из которых выросли могучие воины; после битвы их осталось только пятеро, и вместе с Кадмом они основали город Фивы. В переносном смысле посеять зубы дракона означает "породить вражду".>. Он слышал и о тех дерзких комментариях к Новому Завету, которые подняли в Европе целую бурю и превратили Евангелие в революционную прокламацию.
– Святая Мария!
– вспыхнул он.
– Я же не знал...
Но маркиз уже отошел от окна.
– Плащ, - сказал он пажу.
– Тот, что с рысьим воротником. Посох с золотым набалдашником... Блез, ты будешь сопровождать меня вниз по лестнице; мы спустимся приветствовать его. Какое счастье, что он останавливается в этой гостинице!
– Я не знал, что ваша милость знакомы с достопочтенным Эразмом.
– Ах, да конечно же знаком. Много лет назад мы пребывали вместе в Париже. Он даже был одно время моим наставником... С тех пор мы переписываемся. Интересно знать, что привело его в Женеву, - думаю, он хочет оказать какую-нибудь любезность герцогу...
Интерес маркиза де Воля к новоприбывшему и то, что министр Франции намерен лично приветствовать столь непрезентабельного на вид гостя, возвысили ученого в глазах владельца гостиницы больше, чем все его блестящие труды. Ему были оказаны все возможные знаки внимания. Конюхи тут же занялись его мулами и багажом; хозяин низко кланялся, несмотря на свое солидное брюшко; буфетчики и служанки суетились вокруг.
Тем временем старые друзья обнялись на пороге и приветствовали друг друга на чистейшей живой латыни. Воистину казалось, что ученейший Эразм не может без затруднений изъясняться ни на каком ином языке. Затем гостю был представлен Блез; порывшись в памяти, бравый кавалерист выудил пару латинских слов; но гуманист, который был к тому же истинно светским человеком, с очаровательным милосердием помог ему выкарабкаться из этого затруднения.
Поднялась большая суматоха.
Когда Эразм удалился в свои покои, маркиз заказал ужин. Он должен был состояться в шесть часов в беседке гостиничного сада. Хозяину гостиницы надлежало позаботиться, чтобы подали хорошее бургундское, ибо великий ученый ничего другого не пил.
Был послан паж, чтобы пригласить некоего каноника из собора, поскольку Эразм выразил желаниие его увидеть. Никого другого на этот пир разума приглашать не предполагалось.
Блез никогда ещё не видел маркиза в таком восторге.
– А для тебя, сын мой, это будет вечер, который ты сбережешь, как величайшее сокровище, на всю жизнь...
– Но монсеньор ведь помнит, что в шесть часов я должен посетить миледи Руссель?..
– Мой дорогой мальчик, отложи свое посещение. Отложи под любым предлогом. У тебя больше никогда не будет такого счастливого случая - уютно посидеть за столом с одним из бессмертных. Это стоит дюжины вечеров с любой женщиной мира... Разве ты не согласен?
Последовала неловкая пауза.
– Вижу, что нет. У меня большое искушение использовать свою власть и приказать тебе присутствовать. Но что толку? Ты будешь сидеть, как вяленая рыба, и ничего не услышишь... Ладно, иди своей дорогой. Иди и узнай ещё что-нибудь насчет "лав", тогда как здесь ты мог бы послушать самую изящную латынь со времен Плиния!.. Ты приводишь меня в отчаяние. Сколь печален этот мир!