Рыцарь Леопольд фон Ведель
Шрифт:
— Гассо также слышал это решение, переданное мне Николасом у веттерского дуба, и об него разбилась его ярость.
— Пусть он это слышал, я хочу, чтобы от нас отошла всякая клевета, потому и послала я Николаса с таким ответом! Ты, Сара, останешься с нами, мы будем укрывать тебя в Шниттерсгофе. Я требую только, чтобы ты не снимала покрова старости и безобразия до тех пор, пока я жива и сын мой пребывает в Кремцове. Повелеваю, чтобы ни ты, ни Николас не говорили никому, что ты еврейка! Почитай в тиши своего Бога, но не выводи на свет того, что может подвергнуть тебя величайшей опасности, не выходи также никогда из твоего убежища без нашего позволения или приказания! Довольна ли ты этим решением?
— Совершенно довольна! — Она поцеловала руку Иоанне.
— Да сопутствует тебе Бог! Николас, отведи ее куда сказано.
Сара
— Можете ли вы на самом деле меня простить?
— Я, Сара, видел от тебя только доброе и должен сам просить прощения за тех, которые забыли, что доверие — пробный камень любви!
Сара вышла из залы.
Желая оправдать себя в собственных глазах, Гассо вскоре выместил свою злобу на том, кого сделал орудием собственной интриги, он набросился на Гартмана, называя его главным виновником, и, дав ему немного денег, прогнал от себя, и велел совсем уехать из Померании, пригрозив ему, что, если он вздумает возвратиться, ему плохо будет.
Таким образом был отстранен один свидетель, и клевета осталась без главной поддержки. Но подозрение против Леопольда и Сары осталось, его разделяли и сестры Гассо с их мужьями, и все сгорали от любопытства, все хотели приподнять таинственный покров с судьбы прекрасной испанки.
Между тем годы шли, и ничто не беспокоило жителей Кремцова. Сара продолжала жить тихо в своем Гозене и свято исполняла все требования своих покровителей, сознавая, что они были необходимы.
Но странно было то, что, несмотря, на рассказы, сюжетом которых была испанка, никто из посетителей Кремцова никогда не видел ее, не слышал чего-либо о ее существовании.
Посетители эти были сестры Гассо, София и Схоластика, и родная сестра Леопольда, Бенигна, со своими мужьями. Они, не будучи в ссоре с Иоанной, продолжали по-прежнему ее посещать; видя безосновательность подозрений Гассо, все начали упрекать его и Гертруду. Следствием этих упреков было постепенное охлаждение к ним, родственная связь становилась все слабее и слабее.
1560 год принес с собой большую перемену для Померании и некоторое разнообразие в жизни жителей Кремцова. Старый герцог Барним отказался, наконец, от правления в пользу своих двух племянников. Младший, Эрнст Людвиг, получил переднюю Померанию, а старший, Иоганн Фридрих, другую часть с городом Штеттином, он сделался, таким образом, государем Веделей. Приняв правление, первым его делом было назначение Эйкштедта вновь канцлером, а сыновей его — министерскими советниками под началом отца. Дела семейства Эйкштедт поправились теперь, потому что герцог велел выдать канцлеру жалованье за все время, со дня его увольнения с должности. Таким образом, последний был в состоянии устроить свое родовое имение, пришедшее в упадок, и мог заплатить Иоанне фон Ведель известные шестнадцать тысяч марок вместе с процентами. Канцлер сделал это с некоторой хвастливостью посредством чванливого писаря из собственной канцелярии, который исполнил необычное для него поручение с величайшей важностью. Иоанна же приняла деньги с большим равнодушием.
Вскоре после вступления нового герцога на трон дипломат и рачитель протестантского дела Губерт Лангуст приехал в Германию и по пути в Штеттин заехал в Кремцов к Леопольду, которого давно уже знал. Когда он прибыл в Кремцов, мать и сын приняли его с радостью и почтением, проявив уважение, которое они чувствовали к ученому другу Оранского и великим дням Лейпцига и Виттемберга.
Губерт Лангуст познакомил Леопольда с положением дел в Штеттине и не скрыл, как сам он намерен держать себя. На третий день они уехали.
Обстановка, окружавшая Леопольда, была великолепна. В блестящем рыцарском костюме с ведельским гербовым щитом на шее ехал он рядом с Лангустом за ним следовали старик Юмниц, Топрак, Ловиэк, трубач и писарь. Леопольд был очень весел. Причиной этого веселого настроения было не только присутствие его покровителя но и желание вырваться, наконец, из однообразного круга кремцовской жизни, его также приятно щекотала мысль своим появлением в Штеттине в среде родных опровергнуть возведенную на него клевету. Это было впервые, что он являлся ко двору своего государя, и блеск, с которым он отправлялся туда, подчеркивал, что это — дело необычное для Померании. Об этом говорило и то, что с ним был один из первых дипломатов того времени, друг Оранского и Меланхтона. Впрочем, Леопольду трудно
Как ни блистательно было положение, достигнутое канцлером по милости герцога Иоганна Фридриха, он никогда не дошел бы до такого положения, если бы не использовал средства, которые хотя и не осуждала широкая общественность того времени, но которые, тем не менее, давали представление о честности и благородстве характера Эйкштедта.
Сидония фон Борк приобрела, после опалы матери сильное влияние при дворе, но что она выиграла тут, то потеряла вдвойне вследствие лишения наследства, которым отплатили ей за ее бесчестие как капитан Борк, так и ее изгнанная мать. Вскоре после этого бывший канцлер нарочно приехал из Ротен-Клемпенов, чтобы нанести Сидонии визит, в результате которого было составлено следующее соглашение: Сидония обязалась помочь ему достигнуть вновь канцлерства и в то же время выхлопотать для него такое денежное вознаграждение, которое дало бы ему возможность поправить свои расстроенные дела, взамен этой услуги. Эйкштедт должен был всеми силами поддерживать ее влияние при дворе и содействовать тому, чтобы завещание матери ее было объявлено недействительным и сама Сидония была признана своим настоящим отцом, старым Барнимом.
В Штеттине были приготовлены большие торжества, на которых была выставлена напоказ величайшая роскошь. Церемония присяги должна была происходить в тронном зале, после чего был назначен baise-mains, обед и бал. На другой день должны были открыться переговоры о мире, в продолжение которых были объявлены для отдыха разные увеселения.
Леопольд и Лангуст остановились в той же гостинице.
Все дворяне должны были присягать по старшинству их рода, кроме того, из каждого семейства считался первым тот, кто владел родовым имением и, следовательно, был главою фамилии. Так Леопольд был главою Веделей, он же имел первенство и потому, что был единственный имперский рыцарь всей Померании. Все это должно было вызвать к нему особое внимание двора.
Присяга началась. Впереди всех возвышалась, вся облаченная в сталь, фигура Леопольда фон Веделя, в руке его были щит и знамя, а на груди красовалась цепочка, подарок Оранского. Слава, приобретенная под Дотисом, возвышала его, и репутация его была сильнее всякой клеветы. Преклонив колено и подняв правую руку, произнес он громким голосом присягу, которую читал канцлер, за ним повторили ее все остальные дворяне. Видевшие Леопольда, должны были сознаться, что в Померании не много таких красивых, внушающих уважение мужчин. Предание о золотой женщине немало способствовало тому, что популярность его возросла. После присяги последовал baise-mains. При этом посланники и сановники герцога имели первенство. Леопольд очень хорошо заметил удивление Сидонии и бледность Анны при виде его. Он видел также Гассо и Гертруду, равно как и остальных своих родных, но ни с кем из них не говорил ни слова, исключая дядю его фон Борка и его сына Георга, который недавно только воротился из Венгрии капитаном и в том же чине поступил в число герцогских всадников. Оба они навестили Леопольда еще в гостинице, прося помочь им по старому родственному чувству в довольно странном деле. Изгнанная Маргарита написала своему мужу письмо, в котором умоляла его освободить ее и милостиво принять к себе в дом, под конец она даже прислала копию завещания, сделанного ею в пользу Георга. Одинокое сердце фон Борка наконец смягчилось когда же приехал Георг он начал неотступно просить отца о том же! Отец и сын подали молодому герцогу прошение об освобождении Маргариты, но Сидония воспротивилась и пустила в ход все свое влияние. Леопольд обещал дяде свою помощь. Случай к тому представился скорее, чем думали.
Вид Леопольда, его рыцарское звание и манеры сильно пленили герцога Иоганна Фридриха. Он желал привлечь к своему двору человека, которым должна была гордиться вся страна. Когда очередь дошла до Леопольда и он подошел к трону чтобы поцеловать руку Иоганна Фридриха и его супруги, первый сказал ему:
— Мы рады, господин рыцарь фон Ведель, видеть вас, наконец, в Штеттине и сожалеем только, что это раньше не случилось, ибо следовало бы, чтобы такие благородные, достойные и храбрые люди, как вы, были близки к нашей особе! Скажите, рыцарь, цепь эта пожалована вам также Его Императорским Величеством?