Рыцарь Леопольд фон Ведель
Шрифт:
Завидев рыцаря, спускавшегося с высоты в сопровождении Юмница, она поспешно растворила окно и, заставив развеваться на воздухе кашемировую шаль, служившую ей вместо пояса, закричала в пылком восторге:
— Леопольд! Господин мой! Любимый господин и друг, радость моих очей, приветствую вас! — Увидев в окне Сару так чудесно измененную и освещенную солнцем, которое отражалось тысячами лучей в ее драгоценных ожерельях, Леопольд страшно испугался. Вид этот смутил его еще больше.
— Черт возьми! Что это за глупость такая! — шепнул он Николасу. — Поспешим к ней, она должна снять этот пестрый языческий наряд и в эту же ночь уехать, а
— Кроме моей жены, никто не мог ее видеть, господин!
Они поспешно въехали в отворенные ворота, которые Лиза тотчас же за ними затворила.
Но Сару все-таки кое-кто видел — то был Гартман. Благодаря его умному расчету и хорошей лошади, ему удалось достигнуть высоты почти одновременно с Леопольдом и Юмницем. Тут он свернул с большой дороги и, зная отлично местность, пробился через лесную чащу до противоположного края высоты, там, где она спускалась к Инагофу и где молодой лес доходил почти до самых его стен. Хотя он мог и не разглядеть Сару хорошенько, однако он заметил, что она молода и красива, иностранный же костюм и блестящие каменья магически на него подействовали.
В эту минуту Леопольд и Юмниц въехали в ворота; красавица отошла от окна.
— Ага, — засмеялся Гартман, — теперь мы знаем, по крайней мере, какой у рыцаря вкус. — Он поспешил выбраться из леса и как только выехал на большую дорогу, помчался в Кремцов с быстротою гонца, имеющего в кармане важные известия.
Сара приняла Леопольда пылко, со всей горячностью своей натуры, поддавшись в первые минуты своим чувствам, что было вполне естественно, но, в то же время безумно, ибо чувства эти не были обоюдны. В своей беспредельной радости рассказала она Леопольду, что Турецкая война кончилась, падишах заключил с императором мир и она, как знающая язык и обычаи Востока, была употреблена для переговоров, которые так были удачны, что султан подарил ей двадцать тысяч пиастров, а Максимиллиан II выдал императорскую льготную грамоту. Итак, теперь она уважаемая женщина, с честно приобретенными деньгами, и не должна более краснеть за себя. В заключение Сара сказала, что приехала теперь, чтобы жить и умереть под покровительством своего единственного друга.
Леопольд выслушал эти излияния спокойно и с участием, уверил ее в своей неизменной дружбе и заботливости о ней, но в то же время не скрыл, что она приехала для него крайне не ко времени, рассказал ей также, как сильно пострадала из-за нее его репутация в эти два года и в конце прибавил, что его любви и чести грозит величайшая опасность, если узнают о ее приезде и увидят ее такой молодой и красивой, какова она в действительности.
Сара была вне себя. Вся в слезах, стала она просить у него прощения, уверяя, что охотно соглашается оставаться навсегда старой и некрасивой и уехать далеко отсюда, где появление ее неспособно омрачить счастье ее друга.
Но последнее Леопольд не хотел позволить и требовал, чтобы она оставалась в его владениях. Он говорил, что всегда помнит о своих обязательствах в отношении нее и потому он полон благодарности к своей спасительнице, о приезде которой уже и мать его знает. Он просил ее только об одном, чтобы она отныне навсегда превратилась в старую Десдихаду и с наступлением ночи последовала за ним в одно место, где невозможно будет открыть, если только она там останется.
Сара была на все согласна. Она тотчас же изменила свою наружность, между тем как Леопольд и Николас занялись необходимыми
Когда совсем стемнело и они почувствовали себя в безопасности, они вышли из лесу и, минуя Реплин и Блумберг, взяли немного в сторону и поехали по дороге, ведущей на юг между поместьями. Так достигли они болотистой «гнилой» Ины. Следуя по течению этой реки, они обогнули Кремцов с южной стороны и свернули, наконец, на большую дорогу, ведущую на север в Штатгарт. Немного в стороне от этой дороги, на расстоянии пятнадцати минут от Кремцова, лежала одинокая деревня, Шниттерсгоф, принадлежавшая к усадьбе, единственный житель которой, слепой старик, недавно умер. Владение это состояло из фруктового сада, посередине которого стоял небольшой сельский домик, снабженный конюшней и окруженный толстой стеной, в которой была вделана крепкая дверь.
Сюда прибыла на рассвете Сара со своими спутниками. Когда они вошли в сад и накрепко заперли за собой дверь, Леопольд провел Сару (между тем как Юмниц возился с лошадьми) по всему дому, показывая ей все — от сеней до кухни, и, наконец, поднялся с ней наверх и ввел ее в маленькую, но чрезвычайно милую комнату, находившуюся под чердаком. Ее освещало слуховое окно.
Леопольд подошел к окну и, указав Саре в одном направлении, сказал:
— Там Кремцов, дом моих отцов, где меня ожидает теперь счастье или величайшее горе. Итак, живя здесь, вы всегда будете рядом со мной. Через каждые три дня Николас или его отец будут приносить вам все необходимое. Что, вам здесь нравится?
Она схватила его за руку.
— Мне здесь, — сказал она, — так же хорошо, как моим праотцам в земле Гозен.
— Так пусть же будет это местечко вашим Гозеном.
— Да сопровождает вас благословение Сары и да охраняет оно, подобно доброму духу, ваш союз. Молю Бога, чтоб истекший день и приезд мой не причинил вам неприятностей.
— Я не боюсь больше, чтобы мое отсутствие мне повредило или приезд ваш был открыт. Но если меня и ждут новые испытания судьбы, успокойся, девушка, ты в том не виновата! Прощай!
Леопольд и Юмниц оставили Шниттерсгоф, и Сара заперла за ними дверь. Рыцарь почувствовал себя несколько спокойнее и с облегченным сердцем приближался к Кремцову, откуда раздавался утренний звон. Был девятый час, как раз время, когда все собирались в зале для завтрака. Леопольд горел нетерпением возобновить свое сватовство, так неожиданно прерванное.
Между тем положение дел в Кремцове страшно изменилось. Внезапное исчезновение рыцаря и его заметное смущение должны были, разумеется, произвести неприятное впечатление на Анну и ее мать и возбудить в них беспокойство.
Иоанна старалась всеми силами рассеять их опасения, убеждая, что Леопольда отозвало, без сомнения, важное дело и что он, по возвращении, объяснит все ко всеобщему удовольствию. Но она не имела никакого успеха, канцлерша продолжала держать себя с холодной сдержанностью. Приезд Гассо и Гертруды нисколько не изменил всеобщую натянутость. Иоанной фон Ведель овладело заметное беспокойство, когда она узнала, что Гассо послал за Леопольдом слугу. Она предчувствовала неотвратимую беду. Таким образом прошел день.