Рыцарь XX века(Повесть о поэте Абд ар-Рахмане аль-Хамиси из долины Нила)
Шрифт:
Тухами вскочил.
— Вы и представить себе не можете, как были мне нужны эти строки вашего стихотворения. Вы увели меня из этого ада к свету и радости. Я понял: надо набраться терпения, надо выжить, чтобы снова увидеть восход и закат, красоту нашего Египта.
— Спасибо за ваш поэтический дар, — сказал активист из Суэца. — Вы мужественный человек. Подвергаясь гонению, вы пишете о свободе, о красоте земной. Вы писали с великой верой в справедливость. Счастливый, вы родились мужественным человеком.
— Мужеству меня учил отец. Безграмотный феллах, суровый и замкнутый человек с добрым сердцем, он хотел воспитать сына смелым и уверенным в себе человеком. Я не думаю, что родился с этими чертами характера. Я помню, с чего началось воспитание. Мне было немногим более семи лет. Я был воспитан матерью в городе, где жизнь во многом отличается от жизни убогой деревни. Моя мама была женщиной образованной. Она учила меня любить поэзию, слушать музыку, быть добрым, благородным. А в деревне все иначе. Там в цене грубость и решительность. Как-то я играл в мяч с мальчишками. Один из них так стукнул меня палкой по голове, что я едва удержался на ногах, побежал домой, обливаясь слезами.
«Ты плачешь? — удивился отец. Он хлопнул меня по физиономии, приговаривая: — Мужчина не должен плакать, он должен защищать свое достоинство! Почему ты не ударил обидчика? Почему не защитил себя, не дал сдачи. Я не призываю тебя быть драчуном. Никогда не бей невинного, а обидчика — бей, если ты мужчина!»
Я еще больше заплакал и не двинулся с места.
«Либо ты пойдешь и стукнешь драчуна, — сказал сердито отец, — либо я раздену тебя, смажу медом твое тело и подвешу на дереве, пусть пчелы полакомятся».
Я испугался и побежал на улицу, стукнул мальчишку. Не могу передать вам моей тревоги. Я впервые ударил человека и был, мне кажется, более несчастным, чем побитый. Отец встретил меня доброй улыбкой. «Я вижу, ты можешь быть мужчиной, — сказал он и погладил меня по голове. — Никогда не уступай негоднику, защищайся! А сейчас я даю тебе в награду вот это».
Он протянул мне серебряную монету, какой я никогда прежде не имел. Но я не успел порадоваться, как вошел отец драчуна и стал меня ругать дурными словами. Мой отец вступился, сказал, что так будет всегда. Кто первым полезет в драку, тот будет получать затрещину.
— Урок помог? — спросил Тухами.
— Очень помог. Я на всю жизнь запомнил его. Теперь я понимаю, отец мой был мудрым человеком. А ведь был неграмотен…
Долгими и мучительными были месяцы, проведенные в тюрьме. Допросы сопровождались побоями, и каждый раз друзья помогали пострадавшему. Аль-Хамиси попросил своих родственников передать ему в тюрьму бутылочку оливкового масла. Это было лекарство от синяков и опухолей. Полицейские не жалели бичей. Чувство голода не покидало узников. На обед — жидкая бобовая похлебка и кусочек черствого хлеба. На завтрак давали кусочек халвы — самой дешевой, доступной даже нищему, который стоит на улице с протянутой рукой. Угнетало чудовищное однообразие всего окружающего. Желтые стены, желтая одежда стражников, желтый песок во дворе, где не было ни одного зеленого кустика. Во время получасовой прогулки в небольшом дворе, напоминающем каменный мешок, не на чем было остановить свой взор.
Аль-Хамиси стал придумывать, как бы что-то изменить в этой назойливой желтизне, в этом утомительном, монотонном порядке дня. Во время прогулки он узнал, что уголовники имеют право покупать иллюстрированные журналы. Они пользуются своим правом не для развлечения, а для заработка — продают свои журналы значительно дороже политическим заключенным, лишенным всяких прав. Аль-Хамиси купил такой журнал, вырезал картинки и приклеил на стене, чтобы время от времени отвлечь свои глаза от назойливой желтизны.
К удивлению своих товарищей по камере, он не съедал свою маленькую порцию халвы, а откладывал, копил.
— Для чего это? — спросил Тухами. — Еды так мало, почему не ешь халву, надоела?
— Мне обещана передача от родственников, — отвечал аль-Хамиси, — я потерплю еще три дня, а потом мы устроим пиршество, это будет прекрасно!
В этой крошечной, тесной и немыслимо противной камере появилось разнообразие, столь необходимое, чтобы выжить. Когда в пятницу были получены кое-какие припасы, посланные родственниками, аль-Хамиси стал священнодействовать. Он порвал на мелкие клочки бумагу, смешал кусочки бумаги с халвой и устроил крошечную печку, на которой можно было подогреть холодную еду. Халва, смешанная с бумагой, медленно тлела и довольно долго сохраняла тепло. Он согрел кусочки баранины и кружку чая. Трое пировали. Теперь можно было отложить обед, согреть присланный дядей ужин. Режим удалось изменить. Стены больше не раздражали. Глаз отдыхал на крошечном морском пейзаже, на панораме древнего Луксора, на фотографии знаменитой танцовщицы. Каждая маленькая картинка напоминала о чем-то близком и дорогом, будила память и мечты. Кто бы мог подумать, как много даст душе вырезанная из журнала фотография.
Во время прогулки во дворе аль-Хамиси успевал передать товарищам свой опыт переустройства тюремной жизни. Те сумели рассказать об этом другим. Вскоре многие заключенные, страдающие от мучительного однообразия, от всех жестокостей тюремной жизни, воспользовались советами узника аль-Хамиси.
Утро в тюрьме начиналось с того, что вызывали одного из троих на допрос. Все знали, что допрос сопровождается побоями, и потому с нетерпением и тревогой ждали товарища.
— Важно устоять, не сдаваться, — повторял свое наставление аль-Хамиси. — Все мы должны вернуться домой целыми и невредимыми, чтобы продолжить начатое дело. Вода камень точит. Нас еще немного, но ряды наши ширятся, а пламя гнева растет. Мы должны верить, что настанет день, когда в тюрьмах окажутся недостойные правители, их помощники и прихлебатели, которые издеваются над простыми людьми. Народ с удивительной покорностью трудится, кормит этих злодеев и бездельников. Неужто мы покоримся им, испугавшись тюрьмы?
— Это не человек, это вулкан, изрыгающий пламя! — смеялся студент Тухами, с восхищением прислушиваясь к речам товарища. — Откуда столько огня?
— Я расскажу вам маленькую историю о моем рождении, и вы поймете, откуда этот огонь, пожирающий меня.
Надо вам знать, что моя мать Аиша была воспитана старшим братом Абдель-Фаттахом, известным общественным деятелем. Его хорошо знали во многих городах Египта и, в частности, в Порт-Саиде. 13 ноября 1920 года, в годовщину революции 1919 года, на улицах Порт-Саида завязалась перестрелка, и пули свистели, как на поле сражения. Случилось так, что моя мать с Абдель-Фаттахом шли куда-то по неотложному делу и оказались в центре перестрелки. Аиша была беременна и страшно боялась, как бы ее не ранили. Они зашли в подъезд незнакомого дома и попросили разрешения переждать, пока не прекратится стрельба. Хозяева дома, узнав, кто они, приветливо приняли их. Но тут начались родовые муки, и под свист пуль Аиша родила мальчика. Добрые люди помогли ей. Когда она очнулась, хозяйка дома сказала ей: «Ты родила сына». — «Какое счастье!» — прошептала Аиша и прижала к груди младенца.