Рыцари былого и грядущего. Том II

Катканов Сергей Юрьевич

— Ты сейчас уйдёшь, Эмери?

— Да, мне уже пора.

— Расскажи хоть немного, как там у вас, в Царстве Небесном.

— Не могу.

— Запрещено?

— Нет, ангел-командор не запрещал мне рассказывать. Но это невозможно. Опираясь на земные аналогии, используя земной язык, невозможно сообщить хотя бы некоторое представление о Царстве Небесном. Но поверь — там очень хорошо. Там все очень любят друг друга. Потому и хорошо. Там только те, кто умеет любить. Но тебе надо думать не о том, как там, а о том, как туда попасть.

— Буду думать. А может водочки на посошок?

— Ничего умнее русский офицер, конечно, не мог предложить. Ну давай, накатим по стольнику, если тебе так хочется.

Они выпили. Эмери — с явным неудовольствием, которое, впрочем, постарался скрыть от Ставрова.

— А не досадно тебе, Эмери, что на тебя теперь спиртное не действует в положительном, так сказать, аспекте?

— Дурак ты, Володя, — тепло и добродушно сказал Эмери. — По сравнению с радостью Царства Небесного, удовольствие от спиртного похоже, скорее, на пытку. Да я и при жизни вино не очень любил, и ты не привыкай. Учись радоваться чистой радостью, которая невозможна без Бога. Тогда и после смерти всё будет хорошо. Научись радоваться.

«Научись радоваться» — Ставров потом всю жизнь помнил эти слова Эмери д'Арвиля, командора Ордена тамплиеров.

* * *

— Поздравляю вас, капитан Ставров, — лысый полковник источал самодовольство. — Вы представлены к званию героя Советского Союза.

— Отзовите представление, товарищ полковник, — устало и равнодушно попросил Ставров. — Я не приму этого звания.

— А разжалование и дисбат — примешь? — злобно прошипел полковник.

— Приму, — тихо и всё так же равнодушно заключил Ставров.

— Борзой ты, капитан. Ты что, не понимаешь, что на твой дурацкий подвиг можно было совсем по-другому посмотреть? Роту погубил, без цели и без смысла. Возможно, снюхался с душманами. Не случайно ведь сам-то в живых остался. Но генерал захотел сделать из тебя героя. Это потому, что ему так выгодно, а не потому что ты такой красивый. А ты ещё и выдрючиваешься. Но смотри, всё можно ещё и перерешить. Если ты, и правда, очень хочешь в дисбат — не проблема.

— Если честно, товарищ полковник, я не хочу быть штрафником. И героем тоже не хочу быть.

— Чего же ты хочешь, чудило?

— Отставки.

— Ну тогда моли Бога о том, чтобы без проблем уйти в отставку.

— Буду молить Бога.

* * *

Что такое отставной офицер с нищенской пенсией посреди Москвы? Его будущее стоит не дороже, чем пустая жестянка из-под пива. Пока он пластался в Афгане, жена ушла к богатенькому кооператору, да ещё каким-то хитрым образом завладела квартирой, в которой теперь жили другие люди. Узнав, что ни жены, ни жилья у него теперь нет, он не пытался вернуть ни того, ни другого. В Афгане он почти не тратил зарплату, скопив весьма приличную сумму — хотел купить жене какой-нибудь ошеломляющий подарок. Теперь ему было на что снять комнату в коммунальной квартире.

Утрата всего, что он имел в этой жизни, кажется, совершенно не тронула душу Ставрова. Ему даже казалось, что так и надо — потерять разом всё, чем он когда-то дорожил, потому что жить по-прежнему теперь уже всё равно невозможно. После встречи с Эмери ничто уже не могло быть так, как было. Он стал другим. Но каким? Ставров не чувствовал в себе ни отрешённости, ни опустошённости, ни отторжения от мира. Он, напротив, сильнее прежнего рвался навстречу жизни, отнюдь не пытаясь от неё спрятаться. Он лишь понимал, что его место в этой жизни не может быть прежним, а каким оно должно быть, его место, он не знал. Он испытывал огромный прилив энергии, не представляя на что её употребить. Впрочем, это не была растерянность, ведь главное было ему известно — он хочет быть с Богом.

Прежде всего Ставров накупил православной литературы и за пару месяцев на одном дыхании проглотил целую библиотеку. Перед ним открылся огромный сияющий мир, к которому принадлежал Эмери, и к которому он тоже хотел принадлежать. Ставров начал ходить в храм, регулярно исповедуясь и причащаясь. Но он не пытался познакомиться ни со священником, ни с кем-либо из прихожан. Мысль о том, чтобы как-нибудь пристроиться при храме, даже не посетила его. Не потому, что здесь ему не нравилось, очень даже нравилось, но он чувствовал, что его путь пролегает среди бурного мира, а сюда, в эту тихую обитель, он должен приходить лишь время от времени.

Ставров гулял по улицам новой Москвы, которая принадлежала теперь племени ранее не ведомому — кооператорам. Странное племя советских бизнесменов вскоре перестало быть для него загадкой. Он любил накупить свежих газет и пристроиться где-нибудь в недорогом кафе, постигая жизнь через колонки новостей и всматриваясь в лица. Лица рассказывали даже больше, чем газеты.

Он не хотел жить одной жизнью с этими людьми, совершенно не разделял их ценности и устремления, но вместе с тем он не испытывал ни капли презрения к ним и даже хотел быть среди них, оставаясь при этом самим собой.

Ставров часто вспоминал Эмери. Иногда ему казалось, что небесный рыцарь просто пригрезился ему в отключке. Был страшный бой, а через сутки после боя его нашли в ущелье — единственного живого среди русских и афганских трупов. Он был весь изранен, но тщательно перевязан, хотя мог и сам себя перевязать уже почти в беспамятстве, перед тем, как отключиться. Душманских мертвяков никто особо не рассматривал, и позднее уже трудно было сказать не было ли на них ран, нанесённых старинным мечём. Рота солдат с большим боевым опытом, да на хороших позициях вполне могла остановить несколько сотен душманов. Не было ни одного материального подтверждения того, что русским кто-то помог. Вот только лицо Эмери постоянно стояло перед глазами — очень живое, реальное, вплоть до мельчайших черточек. Образы из снов так не запоминаются. И почти все слова Эмери он помнил едва ли не дословно. Таких длинных и так детально запомнившихся снов он не видел никогда в жизни.

В конечном итоге Ставров решил, что вопрос о степени реальности Эмери просто не имеет никакого значения. Было ли это явление из мира иного потерявшему сознание раненному, или это явление произошло раньше, когда раненный был ещё в сознании — так ли важно? В любом случае, он не сомневался, что это было явление из иного мира. Уже хотя бы потому, что раньше знал о тамплиерах только из романов Вальтера Скотта, то есть ничего хорошего он о них не знал, а Эмери был прекрасен.

Ставрова даже мысль не посетила о том, чтобы стать каким-нибудь современным тамплиером. Он просто хотел стать похожим на Эмери. Таким же сильным и добрым, мужественным и чутким, решительным и возвышенным. Такова была цель. И сейчас он смотрел на москвичей, торговавших и плутовавших, веселящихся не по делу и рыдающих от всякой ерунды, так, как мог бы смотреть Эмери, то есть добрыми глазами, без гнева и презрения, с грустной и светлой улыбкой.