Рыцари былого и грядущего. Том II
Шрифт:
— А это вообще не предмет веры. Надо просто внимательно и непредвзято пройтись по источникам.
Простодушный Жан де Жуанвиль, сенешаль короля Людовика Святого, писал: «Когда Старец Горы скачет верхом, перед ним едет глашатай с топором, у которого длинная ручка, покрытая серебром, а в неё воткнуто множество ножей. Глашатай выкрикивает: «Расступитесь перед тем, кто несёт смерть королям в своей деснице»».
Представив себе эту картину, исполненную детской жути, Сиверцев жизнерадостно расхохотался. Вспомнил о том, как в пионерском лагере они рассказывали друг другу наивно-страшные истории, не сомневаясь в их правдивости. Рассказы средневековых хронистов о Старце Горы были в том же духе — по-детски наивные, способные испугать лишь ребёнка, а у взрослого не вызывающие ничего кроме улыбки.
Вот, к примеру, весьма показательный фрагмент из «Деяний короля Ричарда»: «Для исполнения поручения Старец вручает каждому один-единственный нож, чудовищно длинный и острый». В пионерском лагере эта история пользовалась бы большим успехом. Андрей вспомнил, как у них в лагере однажды распространился слух о том, что в окрестностях бродит «бандит с золотым ножиком». То же самое мироощущение, та же психология.
А вот ещё чудная подробность. В 1264 году папа Урбан предупреждал письмом Карла Анжуйского о действиях своего недруга короля Манфреда: «Этот самый Манфред… уже отправил во Францию. двух ассассинов, снабжённых пятьюдесятью разными ядами». Пятьдесят ядов! Сильный ход.
Над средневековьем смеяться не надо, так же как не надо смеяться над детьми. Это отнюдь не глупость, а принципиально иное мироощущение. Средневековые хронисты, так же как и современные дети, почти не ощущали границы, отделяющей фантазию от реальности. Но если мы считаем себя людьми взрослыми и давно уже не средневековыми, надо относиться к источникам той поры. определённым образом. Надлежит ли к примеру, считать свидетельством современника следующее высказывание учёного Вальтера Мапа: «Старец ассассинов, то есть тот, который правит осью земли».
Из свидетельств средневековых хронистов крупицы исторической истины приходится вычленять примерно так же, как из древнегреческих мифов. В рассказах о деяниях ассассинов правды не больше, чем в рассказах о деяниях арганавтов. А современное европейское мышление до сих пор играет со средневековым мифом об ассассинах, создавая всё новые и новые модификации этого мифа, при этом совершенно не интересуясь реальностью, скучной и отвратительной.
Вот, к примеру, фрагмент из послания нотариуса Бурхарда, которого в 1175 году отправил на Восток император Фридрих Барбаросса: «На границе Дамаска, Антиохии и Алеппо обитает некий сарацинский народ, который называют ассассинами. Вопреки вере сарацин, они едят мясо и жену могут брать любую, хоть свою мать или сестру. Они обитают в горах и почти непобедимы, ибо находятся в укреплённых замках. Земля их не очень плодородна, так что живут они только разведением скота. У них есть господин, который вселяет страх во всех сарацинских правителей, далёких и близких, а так же могущественных христиан по соседству, ибо они имеют обыкновение убивать их удивительным образом. Правитель этот владеет в горах множеством прекрасных дворцов, заключённых за высокими стенами. В этих дворцах он приказал множество детей своих селян растить с самой колыбели и обучать различным языкам, а именно латыни, греческому, романскому, сарацинскому и многим другим. Их учителя проповедуют им с самого раннего возраста, чтобы они повиновались любому слову или повелению господина своей страны, и если они будут так поступать, он дарует им райское блаженство, ибо имеет власть над Богом живым. Им внушают, что невозможно обрести спасение, хоть в чём-то ослушавшись повелителя страны. Когда они оказываются перед лицом правителя, тот спрашивает их, желают ли они повиноваться его приказам — и тогда он отправит их в рай. Они оставляют всякие противоречия и колебания и, пав ниц, с душевным пылом отвечают, что будут повиноваться ему во всём. Тогда правитель выдаёт каждому их них золотой нож и любого по своему желанию посылает убить какого-либо правителя».
Если бы нотариус Бурхард был собирателем фольклора — не было бы ему равных, но как разведчик он явно подкачал, потому что занимался не сбором достоверной информации, а записыванием сказок. Скучно даже опровергать благоглупости по поводу сексуальной распущенности убийц-полиглотов. Текст Бурхарда интересен в первую очередь как один из первых камней, ставших фундаментом демонически-зловещего мифа об ассассинах. Запад прямо-таки жаждал быть насмерть перепуганным, лихорадочно отыскивая источники страха не для того, чтобы их устранить, а чтобы впасть в сладострастие ужаса. Миф о Горном Старце удовлетворял эту потребность в инфернальном кошмаре. И современные модификации мифа об ассассинах служат удовлетворению всё той же нездоровой психической потребности.
Можно ли хоть в какой-то мере верить средневековым свидетельствам об ассассинах? Да, но весьма нелегко определить эту меру доверия. Вот сюжет, который в наше время более всего любят воспроизводить («История Ираклия» под 1197 г.):
«Иерусалимский король Анри Шампанский ответил на приглашение повелителя ассассинов и поехал к нему. Старец принял его с великим почётом и повёз его по своей стране, показывая замки. Как-то раз они подъехали к замку, увенчанному высокой башней, а на каждом зубце этой башни стоял человек, одетый во всё белое. И тут повелитель ассассинов сказал: «Ваши люди не сделают для вас столько, сколько мои сделают для меня». Он прокричал и те двое, что стояли на крепостной стене, бросились вниз. Собеседник был изумлён, а старец сказал, что нет ничего такого, что его люди не сделали бы для него».
Было ли это на самом деле? За исключением деталей, вероятнее всего, было. Плоды фантазии средневековых хронистов выглядят совершенно иначе, а эта история звучит как-то уж очень по-взрослому. При всей своей театральности, она дышит подлинным кошмаром. Но в чём кошмар? И вот тут средневековое и современное обывательское восприятие, в чём-то весьма сходные, очень сильно расходятся. Сейчас эту историю приводят как доказательство страшного религиозного фанатизма, ужасаясь прежде всего тому, что ассассины легко отдавали жизнь во имя своих религиозных убеждений. Современный европейский обыватель тем и бывает шокирован, что кто-то мог легко и добровольно умереть ради такого второстепенного пустяка, как религия, то есть сама по себе религия (любая!) предоставляется кошмаром нашим бездуховным современникам.
Средневековые христиане, напротив, если за что и уважали ассассинов, так это за твёрдость религиозных убеждений. К примеру, Гийом Тирский писал: «В течение 400 лет они (ассассины) столь ревностно придерживались веры сарацин и их обычаев, что по сравнению с ними все остальные кажутся отступниками, они же исполняют предписания этой веры во всём». Простим тирскому хронисту то, что он ошибочно приравнивает измаилизм к «сарацинской вере», то есть традиционному исламу. Главное Гийом подметил верно — ассассины были гораздо более ревностны в религии по сравнению с традиционными мусульманами, и это вызывает его уважение. Крестоносные хронисты не могли видеть ничего пугающего в том, что ассассины с лёгкостью умирают во имя веры. Разве не так же легко отдавали жизнь за Христа тамплиеры? Но их пугало другое: ассассины умирали не ради Бога, а ради старца. Вот это-то переключение религиозного чувства с Бога на человека и представлялось чудовищным. Ассассины смотрели на своего предводителя, как на бога, а это уже настоящее язычество, весьма далёкое не только от христианства, но и от ислама. Такие язычники ужасны потому, что от них можно ждать чего угодно. Крестоносцам были известны предписания ислама, но они не могли знать, что завтра ударит в голову Горному Старцу.
Поначалу европейское сознание восприняло преданность ассассинов Старцу Горы с некоторым даже восхищением. Трубадуры обещали своим возлюбленным хранить такую же верность, как и ассассины своему таинственному учителю. Но это означало лишь то, что христианское сознание Европы начинало понемногу разлагаться и оязычиваться. Культ прекрасной дамы и культ Горного Старца имеют общие черты. И трубадуры, и ассассины выражали стремление умереть ради самого главного в их жизни человека, забывая о том, что их жизнь принадлежит Богу и никому нельзя воздавать почести, которых достоин лишь Бог.
Но жеманное и манерное отношение трубадуров к ассассинам не могло возобладать в европейском сознании, потому что ужас перед живым язычеством был куда сильнее, чем склонность к поэтическим излишествам. На смену поэзии быстро пришло мифотворчество. Европа, заворожённая инфернальным кошмаром, который по большей части сама же и создала в своём воображении, все беды своего мира стала списывать на ассассинов. Вдруг неожиданно выяснилось, что «крестовый поход детей» — странное стихийное движение, погубившее множество юных европейцев — проделка Горного Старца. В 1212 году Винсент из Бове на полном серьёзе утверждал, что Горный Старец держал в плену двух пилигримов и не отпускал до тех пор, пока они не поклялись привести к нему детей из французского королевства. Воистину, кошмару не ведомы логика и здравый смысл.