Рыцари пятого океана
Шрифт:
К пачалу войны с финнами Мазурук жил в Москве. Его никто не собирался призывать в действующую армию. Ценили опыт и знания Ильи Павловича, берегли его для других, более важных дел, с которыми мог справиться только он.
Но сам Мазурук рассудил по — иному. Он сел в свою красную машину с размашистой надписью на борту: «Арктика» — и прилетел к нам на фронт. Копцу и мне объяснил свое решение просто:
— Я могу летать в любую погоду, при самой плохой видимости. А ваш участок фронта — тот же Север. Молодым летчикам наверняка нужна помощь. Вот мне и хочется передать им все, что я знаю.
Намерение Ильи Павловича было самое благородное, и мы, конечно, с удовольствием приняли его в свою семью. Он летал по аэродромам, охотно делился с летчиками и штурманами своим опытом пилотирования, эксплуатации техники в своеобразных условиях Севера. Летный состав наших частей он покорил простотой и душевностью.
Каждое слово полярного летчика воспринималось ими как откровение.
Прошло, наверное, дней десять, и Илья Павлович предъявил нам «ультиматум»:
— Спасибо, что допустили меня до работы. Но я и сам хочу летать на бомбежку.
Просьба его поставила нас в тупик. На войне всякое может случиться. Погибнет такой человек — потеря невосполнимая. Да и кому нужна эта жертва?
Связались по телефону с начальством, спросили, как быть. Нам ответили:
— На ваше усмотрение.
— Раз просит — давайте разрешим, — согласился Копец. — Только не на ТБ-3. Поручим ему сформировать и подготовить для ночных полетов эскадрилью скоростных бомбардировщиков.
Илья Павлович охотно согласился, отобрал наиболее опытных летчиков и штурманов и занялся их обучением.
Эскадрилья Мазурука сыграла на фронте заметную роль. Ее ночные налеты на вражеские объекты всегда оказывались неожиданными. Противник нес немалые потери. Летая с ним, экипажи надежно овладели практикой ночных полетов, многие из летчиков и штурманов стали опытными инструкторами.
Улетел от нас Мазурук с орденом Красного Знамени. Все мы долго вспоминали его добрым словом.
ГЕРОИ И ПОДВИГИ
Однажды я приехал в полк, располагавшийся на озерном аэродроме. На берегу стояло несколько домиков, в которых жили летчики. Захожу в один из них. На полу ни соринки, на окнах марлевые занавески, стол накрыт скатертью, и даже еловая веточка с шишками в банке красуется.
— Вот это порядок! — похвалил я летчиков. — Молодцы. Кто же у вас такой уют создает?
Летчики стоят, многозначительно улыбаются. Потом один из них с гордостью говорит:
— Беспорядка не терпит наша хозяйка… — Какая такая хозяйка?
— А самая настоящая. Вот за этой занавеской. — И летчик показал рукой на ситцевый полог, висевший на телефонном проводе.
И верно: приподнимается край занавески, и оттуда выходит девушка. На ней унты, ладно пригнанная гимнастерка, подпоясанная офицерским ремнем. На голубых петлицах алеет по три кубика.
— Старший лейтенант Екатерина Зеленко! — браво рапортует она и смущенно добавляет: — Екатериной представляюсь потому, чтобы не путали с мужчиной.
С виду Зеленко в какой-то мере напоминала парня. Женщину в ней выдавали карие, жгучие глаза и маленькие пунцово — красные губы.
— Вот не знал, что у нас в армии есть летчица.
— Она не только летчица, но и сущий милиционер в этом доме, — шутливо заметил стоявший у окна капитан. — Житья от нее нет.
Екатерина улыбнулась.
— Что верно, то верно. Могу доложить, товарищ комиссар, что ни пьянства, ни табачного дыма, ни мата в этом доме вы не увидите и не услышите.
— И они терпят? — указываю глазами на летчиков.
— Ворчат, но терпят, — сквозь смех отвечает Зеленко.
— И все же среди мужчин вам, наверное, неудобно?
— Поначалу было неудобно. А сейчас и они со мной смирились, да и я к ним привыкла. Ребята они хорошие. В обиду меня не дают.
Капитан, стоявший у окна, рассмеялся:
— Наша Катя сама может кого угодно обидеть. Попадись только ей. Язычок что бритва.
…Екатерина Зеленко была единственной девушкой-летчицей, принимавшей участие в борьбе с финнами. О ней немало хорошего слышал я и в начале Отечественной войны. Но потом следы ее затерялись. И только много лет спустя в разговоре с одним из авиационных командиров снова всплыло имя храброй комсомолки.
— Зеленко Екатерина? — переспросил я собеседника.
— Так точно, она, — подтвердил он и вспомнил обстоятельства ее героической гибели.
Осенью 1941 года Зеленко на своем бомбардировщике возвращалась с разведывательного задания. Над селом Глинское, Сумской области, ее одинокую машину атако вали семь «мессеров». Екатерина отбивалась от них как могла. Один истребитель сбила, но остальные зажали ее в крепкие тиски, из которых вырваться было невозможно. Бомбардировщик загорелся.
С земли наблюдали за этим неравным боем, видели, как летчица направила свой пылающий самолет на ближайший вражеский истребитель и таранила его. Два огненных клубка, оставляя в небе сизый дым, упали на землю. Я не знаю другого случая, когда бы женщина — летчица таранила вражеский самолет. Это, пожалуй, единственный в истории авиации подвиг такого рода.
Погибла Катя в пору своей молодости. Было ей тогда всего лишь двадцать пять лет. Правительство наградило ее посмертно орденом Ленина. Имя этой храброй сердцем и чистой душой девушки никогда не изгладится из памяти. В Великую Отечественную войну в рядах авиации сражалось немало женщин. Но Кате Зеленко принадлежит в этом пальма первенства.
Из части, в которой служила старший лейтенант Екатерина Зеленко, я вылетел самолетом в Петрозаводск. Случился небольшой перебой с доставкой горючего, и надо было договориться с железнодорожниками, чтобы они сразу же поставили нас в известность, как только прибудут цистерны с бензином.
Начальник железнодорожного узла объяснил, что задержка произошла из-за сильных снежных заносов. Тут же были приняты меры, чтобы воинские эшелоны шли только по «зеленой улице».
Я обратил внимание на состав, стоящий на запасных путях. На платформах было пятнадцать новеньких истребителей И-153.