Рыцари пятого океана
Шрифт:
На рассвете я зашел к Федорову. Весь штаб не спал в эту ночь. Иван Логинович разговаривал по телефону с командиром 148–го истребительного полка майором Зайцевым. Я понял, что там произошло что-то серьезное. Положив трубку, Федоров тревожно посмотрел на меня и сказал:
— Аэродром и порт в Либаве подверглись бомбежке. Сожжено несколько самолетов.
— Когда это произошло?
— В 3 часа 57 минут. И еще, слышь, Зайцев доложил, что немцы выбросили десант.
На какое-то время в штабе установилась мертвая тишина. Каждый,
— Понятно, товарищ Чолок, — заключил Федоров. — Теперь слушайте меня. Во — первых, не допускайте паники, немедленно уточните нанесенный ущерб и доложите мне. Во — вторых, передайте командиру полка, чтобы он послал экипаж па разведку. Да предупредите, пусть далеко ие заходит.
— Есть! — донеслось со второго конца провода.
О результатах разведки доложил майор Могилевский:
— В районах Кенигсберга, Тоурагена и по дорогам, ведущим к нашей границе, обнаружено скопление тапков и пехоты.
— У Зайцева дела, видать, плохи. Полечу туда, — сказал я комдиву. — Надо на месте посмотреть, что делать.
— Что делать? — вскинулся Федоров. — Бить фашистскую сволочь — вот что надо делать!
Вошел офицер оперативного отдела с только что полученной радиограммой. Мы буквально впились в нее глазами, однако нового в ней ничего не было: на провокации не поддаваться, одиночные немецкие самолеты не сбивать.
— Нас лупцуют, а мы помалкивай. Ничего не понимаю, — раздраженно произнес командир и бросил шифровку на стол.
— Все же полечу в 148–й полк, — еще раз напомнил я Ивану Логиновичу.
— Хорошо. Он у нас на отшибе, надо людей поддержать. Лети.
Когда я уже взялся за скобку двери, чтобы выйти, Федоров жестом остановил меня:
— Слышь, если Зайцеву будет очень туго, пусть всем полком перелетает сюда.
В Либаве я застал невеселую картину. Аэродром рябил воронками, некоторые самолеты еще продолжали тлеть. Над ангарами стлался дым, пламя дожирало и остатки склада горюче — смазочных материалов.
— Плохо дело, товарищ полковой комиссар, — доложил майор Зайцев. — Подняли мы самолеты по тревоге, но стоял туман, и вскоре пришлось садиться. Тут-то нас и накрыли…
— Головачев где?
— Где же политработнику быть? С народом конечно. Моральный дух поднимает, — горько усмехнулся командир. — Летчики у машин. В случае чего — по газам и в воздух.
Сигнал воздушной тревоги прервал наш разговор. Истребители пошли на взлет.
— Идемте в щель. Сейчас будет второй налет, — сказал майор.
— А что с немецкими парашютистами? — спросил я Зайцева, провожая взглядом самолеты, улетавшие не на перехват бомбардировщиков, а в сторону от них: приказ есть приказ — не сбивать.
— Как сквозь землю провалились, — ответил майор. — К месту выброски десанта мы сразу же послали на машине команду. Она прочесала окрестности — никого. Видимо, пригрел кто-то из местных жителей…
— Сколько же будем играть в кошки — мышки? — спросил Зайцев, когда мы вылезли из щели. — Смотрите, что они, гады, наделали, — обвел он рукой дымящееся поле аэродрома. — Нас бомбят, мы кровью умываемся, а их не тронь.
— Потерпи, Зайцев, приказа нет, — уговаривал я командира полка, хотя у самого все кипело внутри от негодования.
«Юнкерсы» начали сбрасывать фугасные и зажигательные бомбы. Нет, это не провокация, а самая настоящая война! Прав Федоров: бить фашистов надо, беспощадно бить!
К нам подошел батальонный комиссар Головачев. Глаза его были воспалены.
— До каких пор нам руки связанными будут держать? — Он зло пнул подвернувшийся под ногу камень. — В общем, докладываю: летчики решили драться, не ожидая разрешения сверху. За последствия буду отвечать вместе с ними.
Я связался по телефону с членом Военного совета округа и доложил обстановку в Либаве, надеясь получить совет или приказ. Но он ничего вразумительного не сказал. Напомнил только об одном:
— Что будет нового — докладывайте.
Стало ясно, что в этой труднейшей и запутанной ситуации приходится рассчитывать только на свой боевой опыт и поступать так, как подсказывает партийная совесть.
Из Либавы я возвратился на рижский аэродром. У К11 меня встретил командир 21–го истребительного полка майор Мирошниченко.
— Как обстановка? — спрашиваю.
— Бомбежка была. Правда, не сильная. Самолеты рассредоточили, летчики в кабинах. Ждут команды.
Заметив меня, подошел батальонный комиссар Юров:
— Настроение у людей боевое. Я сам летчик и отлично понимаю негодование ребят: когда разрешат бить фашистскую сволочь? Летчики ждут честного ответа.
Я взял Юрова за руку и благодарно стиснул ее:
— Идемте на стоянку, поговорим с народом.
Нас окружили летчики и техники. В глазах нетерпеливое ожидание: что скажет полковой комиссар, представитель партии в дивизии?
— Кто наблюдает за воздухом?
— Наблюдающий на посту.
— Все ли готовы к вылету?
— Все!
— Расскажите порядок взлета по тревоге и действий в бою, — обратился я к одному из командиров эскадрилий.
Тот ответил. Чувствовалось, что люди в любую минуту готовы к схватке в небе. Выжидать было нечего. И я сказал:
— Фашистская Германия напала на нашу Родину. Наступил суровый час испытаний…
— Воздух! — неожиданно полетел по стоянке тревожный сигнал, и летчики тотчас же бросились к своим самолетам, чтобы отразить нападение гитлеровских стервятников.