Рыцари пятого океана
Шрифт:
— Кому предназначены эти самолеты? — спрашиваю начальника станции.
— Не знаю. Документов на них нет. В чей адрес пришли — неизвестно.
— И давно стоят?
— Дней пять, если не больше.
«Раз самолеты оказались в Петрозаводске, — подумал я, — значит, наверняка для нашей армии».
— Эти истребители присланы нам, — твердо заявил я начальнику станции.
— Берите, — согласился он. — Не финнам же отдаю, своим.
Позвонив на свою авиационную базу, я приказал выделить для разгрузки платформ людей, вызвал инженера и техников. Дружными усилиями самолеты быстро сгрузили, перевезли на озеро и стали собирать.
Позвонил Рычагов, командовавший в то время ВВС 9–й армии:
— Мехлис мечет гром и молнии. Сегодня собирается докладывать в Москву.
«Ну, — прикидываю, — устроят мне головомойку». После моего возвращения из Китая я больше не видел Мехлиса. Теперь его назначили членом Воепного совета 9–й армии. Доложит, сгустит краски, неприятностей не оберешься.
Вечером Филипп Александрович Агальцов, комиссар Военно — Воздушных Сил РККА, предупредил меня, что эксцесса, видимо, не избежать. Ничего хорошего я, разумеется, не ждал. Так оно и вышло. На второй день утром меня снова пригласили к аппарату. Говорил начальник Генерального штаба РККА командарм первого ранга Борис Михайлович Шапохнников.
Я объяснил ему свох «х поступок, извинился. Позже выяснилось: Мехлис, будучи в Москве, договорился о поставке в свою армию партип самолетов. Они пришли, но почему-то задержались в Петрозаводс1№. Ничего не зная об этом, я решил пополнить авиационный парк своей армии «беспризорными» машинами. И вой какая из всего этого вышла история…
Иван Иванович Копец как мог успокаивал меня:
— Не в личное же пользование ты брал их. Верно? Ну и не расстраивайся. Для общего дела старался.
Объяснение пе ахти какое утешительное. Однако оно придало душевное равновесие. Должен сказать, что в трудную минуту я всегда находил у Ивана Ивановича сочувствие и поддержку. Человек он по складу характера был молчаливый, но отзывчивый, сердечный. В его дружбе можно было не сомневаться.
О храбром человеке иногда говорят: он не знает страха в борьбе. Эту поговорку можно было отнести без всяких колебаний и к Ивану Ивановичу. Мне не раз приходилось его упрашивать, когда он без особой надобности вылетал на боевые задания:
— Ну зачем ты рискуешь? Разве без тебя не найдется, кому слетать на разведку? Ты же командующий, а не комэска.
А он посмотрит этак осуждающе, махнет рукой и пойдет на взлет. В этом человеке жила какая-то неистребимая страсть быть все время в боевом напряжении, идти навстречу опасности. И если ему по каким-то причинам приходилось оставаться на земле — он просто не находил себе места. Это не было рисовкой или стремлением показать свою отвагу. Такой уж характер у человека.
Герой Советского Союза Иван Иванович Копец воевал в Испании, быстро продвинулся по служебной лестнице. Но в душе он оставался рядовым храбрым бойцом, для которого схватка с врагом в небе была лучшей отрадой.
В канун Отечественной войны Копец командовал военно — воздушными силами Западного особого военного округа. Мне рассказывали: когда фашисты в первый день наступления нанесли массированный удар по аэродромам, Копец сел в самолет и решил посмотреть, что с ними сталось. Потери оказались огромные. И старый честный солдат не выдержал. Он вернулся в штаб, закрылся в кабинете и застрелился…
Сейчас можно о нем говорить всякое: и малодушие проявил, и веру, мол, потерял. Не знаю. В одном я твердо убежден: сделал он это не из трусости.
Дружба, взаимная выручка всегда сопутствовали советским воинам в бою. Я много слышал хорошего о ратном товариществе пехотинцев, танкистов и моряков. Но вдвойне, втройне, как мне кажется, это благородное качество развито у летчиков. Может быть, потому, что они в каждом полете подвергаются известному риску. А может быть, сама профессия, освященная ореолом романтики, обязывает авиаторов к беззаветной дружбе. Каждый из них готов за товарища пойти в огонь и в воду — это доказано бесчисленными примерами.
У летчиков наших такая порука, Такое заветное правило есть:
Врага уничтожить — большая заслуга, Но друга спасти — это высшая честь, — проникновенно говорит поэт.
Благодаря взаимовыручке десятки, сотни экипажей, которым грозила смерть или пленение, остались в наших рядах. Боевая дружба цементировала ряды крылатых защитников Родины, поднимала их боевой дух, способствовала проявлению массового героизма.
Я давно знаком с полковником запаса Героем Советского Союза Стольниковым Николаем Максимовичем. В прошлом он был замечательным боевым летчиком — бомбардировщиком, затем летчиком — испытателем. О его мужестве мне впервые рассказал еще в начале войны с финнами командир полка Ф. И. Добыш.
Однажды полк пятью девятками во главе с Добышем вылетел на бомбежку крупного железнодорожного узла противника, где, по данным воздушных разведчиков, скопилось до 70 эшелонов.
При подходе к цели неприятельские зенитчики подбили на самолете Стольникова левый мотор. Машина начала отставать. Командир полка знаками дал понять экипажу, чтобы он сбросил бомбы и возвращался домой. Но Стольников то ли не понял Добыша, то ли намеренно решил до конца быть со своими. Во всяком случае, он продолжал полет, дошел до цели и сбросил бомбы. На обратном пути израненную машину атаковали финские истребители.
— Держись, Жора! — крикнул Стольников стрелку Г услеву.
Георгий, раненный в руку, упорно отбивался от наседавших врагов. Вскоре два истребителя, задымив, отстали и скрылись за лесом. Остальные же продолжали атаки. Очередной заход — и на самолете Стольникова пробит топливный бак. Бензин хлещет в кабину, обливает фюзеляж. Того и гляди, начнется пожар. Машина теряет скорость, ее неудержимо тянет к земле.
Наконец финны бросили свою жертву. Вероятно, у них кончалось горючее. Но тут откуда ни возьмись появилась новая четверка истребителей и зажала самолет Стольникова в клещи. Гуслева ранило вторично. На этот раз тяя^ело. Его пулемет умолк. Теперь осталось оружие лишь у штурмана Ивана Худякова.
Однако с ним тоже стряслась какая-то беда. Умолк последний пулемет. Один из финских летчиков вплотную пристроился к машине Стольникова, чтобы поиздеваться над эюгаажем. Противник был уверен, что советский са молет далеко не уйдет, защищаться ему печем. Он погрозил Стольникову кулаком и указал рукой направление, куда следует лететь. Финну хотелось, видимо, привести русский самолет на свой аэродром и пленить экипаж.
— Зло вскипело во мне, — рассказывал позже Стольников. — Не думая о последствиях, я резко накренил машину в сторону противника, намереваясь ударить его крылом. Но финн успел отойти на почтительное расстояние. По — видимому, он тоже расстрелял все боеприпасы, потому что новой попытки напасть на экипаж не предпринимал…