Рыцари света, рыцари тьмы
Шрифт:
— Боже мой, довольно! Только прислушайтесь к себе — ни дать ни взять, старые кликуши! Если вы действительно хотите получить ответ, не орите все в один голос. Дайте мне снять с себя плащ и оружие и немного отдышаться — тогда я вам все расскажу. Я вам не уличный торгаш, на которого можно покрикивать. Сент-Аньян, пойди, пожалуйста, к Ибрагиму и попроси его принести нам еды и питья, а всем остальным пора уже усесться к столу, как воспитанным людям.
Сент-Аньян отправился разыскивать хозяина караван-сарая, а де Пайен тем временем расстегнул ремень, на котором висел длинный меч в ножнах, кинжал и поясная сумка. Затем он стащил с себя длинное верхнее одеяние и головную накидку из ткани, которую он носил вместо стального франкского шлема. Только после этого Гуг прошел к столу, уселся во главе его и принялся ждать, пока возвратится Сент-Аньян. Никто не беспокоил его вопросами, но глаза друзей были неотрывно устремлены на него: собратья пытались угадать, о чем пойдет речь. Когда все шестеро наконец собрались, де Пайен сразу объявил вердикт, не тратя времени на предисловия:
— Он согласен. Мы получим его соизволение.
Гуг дождался, пока радостные возгласы немного поутихнут, и добился полной тишины простым поднятием руки.
— Но произойдет это не сегодня и не завтра. Нам придется подождать год, а может, и больше. Но все-таки это сбудется. Патриарх сам так захотел.
— Как именно? Что он сказал? — взвился нетерпеливый Сен-Аньян.
Де Пайен пожал плечами.
— Он обрисовал свой план достаточно четко, хотя и не без некоего тайного умысла… Видите ли, если бы мы не намучились так с нашей идеей — с тем, чего хотим добиться от де Пикиньи, — можно было бы подумать, будто он сам на нее набрел. Воистину, патриарх уверен, что так оно и есть, и в этом — наше главное достижение. Когда я явился, он уже ждал меня, и его письмоводитель, епископ Одо, провел меня прямиком к де Пикиньи… в его кабинет, где он обычно занимается делами, а не в приемную залу, где мы были с вами вчера. Затем патриарх тут же отослал Одо и еще выглянул за дверь, чтоб удостовериться, что тот не остался в передней, и только потом начал беседовать со мной.
— Одо это не понравится, — буркнул Сент-Аньян. — Вчера мне подумалось, что он из тех, кто любит знать все обо всем… и обо всех.
— Да, вид у него был недовольный, но он ушел без всяких пререканий. Вармунду де Пикиньи не повозражаешь. Так или иначе, когда мы наконец остались наедине, патриарх напомнил мне мои же слова о нашем желании выполнять некий долг, возлагаемый на все другие ордена, если кто-нибудь придумает для нас цель, отвечающую нашим чаяниям. Он также не забыл мои сожаления по поводу того, что нет особого ордена для монахов-воинов, хотя не стал долго останавливаться на этом вопросе. Вместо того архиепископ немедленно перешел к проблеме разбоя на дорогах и растущей угрозы для безопасности и благополучия паломников в Святой земле. Конечно же, он знает, что все эти трудности нам давно знакомы и что мы все понимаем, как давно эта заноза сидит в теле нашего королевства. Тем не менее он потратил изрядную долю красноречия, чтобы объяснить мне, почему король не в силах ничего поделать с этим бедствием, и привел сомнительные оправдательные причины его невмешательства. Еще более продолжительными были его обоснования своих полномочий как патриарха-архиепископа. Так, я выслушал целую речь о том, что условно он отвечает за безопасность всей Церкви Иерусалимской, включая священников и прочих лиц духовного звания, а также паломников, вверяющих себя церковному руководству и покровительству на Святой земле.
Гуг де Пайен прервался, выпрямился и обвел друзей взглядом, в котором читалось изумление.
— Знаете, — продолжил он, — мне только сейчас пришло в голову, что в разговоре он касался только Святой земли. Ни разу не назвал он эти места королевством Иерусалимским, ни разу не вспомнил про название «Заморье», и только теперь я сообразил, что наш патриарх рассматривает свое положение и обязанности совершенно безотносительно короля Балдуина, как не касаются его даже отдаленно ни честолюбивые монаршие замыслы в Иерусалиме, ни стремление Балдуина превратить свои владения в светское государство. Вармунд де Пикиньи прочит городу только религиозную будущность… Святого города на Святой земле. По его мнению, все остальное несущественно или бессмысленно; король и его приближенные для патриарха — лишь докучные помехи на пути его церковных планов…
Де Пайен заметил, что лица его слушателей непонимающе вытянулись. Он прочистил горло и помотал головой, словно хотел этим придать большую ясность своим мыслям.
— Так вот… Затем он испросил моего собственного мнения о том, что можно предпринять… что следует предпринять в отношении путешественников, но мне нечем было хвастать. Впрочем, я рассказал ему о нашей небольшой вылазке два или три дня тому назад, когда мы гнали разбойников сквозь пустыню, и тот наш поступок навел меня на мысль, как в действительности немного требуется вооруженных людей, чтобы бандиты прекратили свои набеги. Я высказал мнение, с которым согласился и архиепископ, что трудности усугубляются, а число шаек множится день ото дня только потому, что они не встречают ни малейшего сопротивления. Некому дать им отпор, встретить их лицом к лицу, хоть как-то повлиять на их налеты и бесчинства. Я сказал ему, что этому можно очень быстро положить конец, если нашелся бы некто и учредил пусть небольшой отряд преданных и хорошо обученных воинов для патрулирования дорог. Я также добавил, что одно упоминание о таком отряде, стоит только распространиться слухам о нем, значительно сократило бы число несчастий… Этим я и ограничился.
В этот момент кто-то осторожно постучался, и де Пайен предостерегающе поднял руку, призывая всех к молчанию. Дверь распахнулась — ее открыл сам хозяин постоялого двора. За ним стояли двое ухмыляющихся слуг, через плечи которых были перекинуты веревки для удерживания носилок с едой, а еще один помощник, великан по имени Юсуф, держал перед собой огромный поднос с напитками.
Пока слуги расторопно расставляли на столе блюда, рыцари говорили меж собой лишь на общие темы и даже после ухода посторонних некоторое время уделяли больше внимания еде, чем беседе: только что выпеченному, еще теплому хлебу, свежему мягкому козьему сыру, оливкам, масляно поблескивавшим среди приправы из трав, спелым фруктам, твердым сырам разнообразных форм и сортов, дичи двух видов и многочисленным сухим колбаскам. За трапезой все молчали, пока на блюдах ничего не осталось. Тогда рыцари довольно откинулись на спинки сидений, подавляя легкую отрыжку. Наконец Россаль первый вернулся к теме их недавнего разговора:
— Гуг, мне не все понятно. Ты считаешь, что патриарх удовлетворит нашу просьбу, поскольку она действительно отвечает его личным намерениям, но ему потребуется год или даже больше, чтобы привести ее в действие. Мне казалось, что архиепископ пользуется в Заморье такой же неограниченной духовной властью, как и Папа Римский во всем христианском мире. Разве я не прав? А если так, то почему ему нужно столько времени, чтобы помочь тебе достичь желанной цели?
Де Пайен тщательно обтер подбородок и пополоскал рот охлажденным виноградным напитком. Даже самые ненаблюдательные из его собеседников заметили, сколь глубокомысленным стало выражение его лица, пока он подбирал слова для ответа. Наконец Гуг пригладил бороду и промолвил:
— Не все бывает так просто, как кажется, Роланд. То, что для нас не более чем вопрос здравого смысла, причины и следствия, для тех, кто заботится о мироустройстве и его плавном продвижении, скорее всего, выглядит совершенно иначе. Вармунд де Пикиньи, независимо от того, что он архиепископ Иерусалимский и, следовательно, духовный глава всей паствы в Заморье, тем не менее обязан мирно сосуществовать с представителями светской власти, не уступающими ему в величии. Он может действовать напролом и поступать как ему заблагорассудится под защитой своей неприкосновенности как наместника Господа в Святой земле, но в таком случае он рискует потерять доверие всех монархов, вельмож и просто дворян, находящихся в его духовном ведении и обладающих хотя бы незначительной властью и состоянием. С моей точки зрения, это очень глупо, и если вы дадите себе труд хоть на минуту задуматься, то, несомненно, согласитесь со мной. Есть древнее изречение — оно взято из Нового Завета — что дух бодр, но плоть немощна. Но есть и другая истина, более простая: признав собственную слабость, плоть становится необоримо сильной. Вот что обязательно стоит учесть патриарху… Он вполне мог бы уже завтра, опираясь на неограниченное господство Церкви, издать постановление о том, что, скажем, каждый третий рыцарь поступает в распоряжение архиепископа, чтобы далее служить и подчиняться только ему как высшему представителю духовной власти в Святой земле. Без всякого сомнения, такой шаг ему под силу ввиду его полномочий — по крайней мере, умозрительно. Весьма вероятно, что многие сеньоры, подпадающие под действие эдикта, примут его как должное, исходя из того, что Господь говорит устами Своих земных наместников. Но наряду с ними найдутся и те — а их будет немало — кого возмутит сама подобная мысль; они сочтут ее произволом и посягательством Церкви на их законные и обоснованные притязания. Впрочем, под Церковью они наверняка будут понимать горстку бессовестных корыстолюбцев, по-своему толкующих интересы всего христианского сообщества. Весь этот океан воззрений, мнений и истолкований — на самом деле трясина, в которую нормальный трезвомыслящий человек никогда не сунется, поскольку, едва будет произнесено первое слово неприятия, а недовольные зубами уцепятся за саму возможность неповиновения, кто сможет предугадать, какие мятежи грядут за этим и сколько потребуется времени, чтобы утихомирить возникшие разногласия?
Никто не проронил в ответ ни слова, пока Сент-Аньян не спросил:
— Так что же теперь?
— Не знаю, — развел руками де Пайен. — Прежде всего, архиепископу предстоит убедить короля, что его предложение использовать нас в качестве стражников и ревнителей порядка содержит в себе очевидную выгоду. С этой стороны он, как я подозреваю, не встретит противодействия: король давно жаждет найти какой-нибудь хитроумный выход из положения, которое его уже окончательно допекло. То, что мы с вами предлагаем, прекрасно отвечает его нуждам. Но вовсе не король должен нас сейчас заботить — сам-то он достаточно проницателен, чтобы быстро смекнуть, где есть для него преимущество. К сожалению, то же самое можно сказать и о тех, кому мы приносили клятву вассальной верности. Ведь и они тоже не слепы насчет собственных выгод, а в данном случае наше предложение ни с какой стороны не будет им полезно. Они проигрывают по всем статьям; на их долю выпадают лишь убытки, причем постоянные и без всякого возмещения, поскольку они лишаются подчиненных. Вот кого Вармунду де Пикиньи предстоит в первую очередь убедить в здравости его рассуждений, и я боюсь даже представить, как он сможет справиться с такой задачей. Тем не менее я от всей души желаю ему успеха…
Гуг прервался и после короткого раздумья закончил более оптимистичным тоном:
— Вот все, что я хотел вам сказать. Я надеюсь, что наше ходатайство будет удовлетворено. Не знаю, чем это завершится, но, скорее всего, мы станем монахами христианской Церкви, которая и будет нас содержать. Мы свяжем себя такой же священной клятвой, которую некогда уже принесли друг другу, и будем находиться в полном распоряжении, хотя и чисто внешне, Вармунда де Пикиньи, патриарха-архиепископа.
— Гуг, а как же конюшни? — вскинул руку Сент-Омер. — Ты не забыл о них спросить?