Ржавые листья
Шрифт:
— Чего ж не смочь-то? Они ведь только за ворота никого не выпускают, а впускают всех. Пройду.
— Ин ладно. А теперь — главное. Из кожи вон вылезь, но с Волчьим Хвостом встреться с глаз на глаз. И тогда скажешь, что я послал, отдашь ему кольцо, — воевода уронил на стол с ладони простенькое серебряное кольцо. Даже не скань, только по ободку идут едва заметные руны. Рядом с кольцом Варяжко выложил берестяной свиток, стянутый печатью. — И грамоту от меня отдашь.
Солнце
Вот и всё. Волчий Хвост устало провёл рукой по усам, по лицу, словно стирая невидимую паутину, отвернулся и задумчиво уставился на мелко рябящую под ветром поверхность реки. Сразу со стены уходить было нельзя. Дым — это знамено от Гюряты. Сотня Роговича вышла на боевое положение и ждёт.
Влажный ветерок с Ирпеня шевелил седеющий чупрун, щекотал бровь, усы намокли. Волчий Хвост натянул длинные кожаные перстатицы, надел шелом с хвостом волка на темени, устало повернулся и медленно пошёл вдоль заборола к лестнице.
Когда вовсе стемнело, в дверь к воеводе стукнул кметь. Остоялся у порога, щурясь в неярком свете свечей.
— Что ещё? — недовольно спросил Волчий Хвост.
— От воротной варты, старшого Самовита, — негромко ответил вой. — Жар вернулся в Ирпень.
Военег Горяич помолчал несколько мгновений, чуть кивая головой, потом хотел что-то сказать, но только шевельнул рукой, отпуская кметя.
Без сомнения, Жар уже успел побывать в стане Свенельда и вернулся. Сутки ушли у всадника, чтоб обернуться туда-обратно. Где ж стан Свенельдов? Родня? Перевесище? Немиров? Переяславль? Зарубин? Гадай, не гадай — не поможет.
Проснулся Волчий Хвост от едва внятного скрипа двери. И тут же рванулся к мечу, уронил на пол ножны, поднял нагой клинок.
В ярко светящийся в лунном свете дверной проём бесшумно проскользнул человек. Волчий Хвост мельком подивился тому, что во сенях ярко светит луна — не иначе дверь на крыльцо отворена настежь… а стало быть, кметь на крыльце…
Вошедший на миг замер у двери, и воевода осторожно потянул из гнезда на ножнах меча хитрую придумку переяславского кузнеца — гусиное перо с тонкой стальной насадкой. Несмотря на презрение, что витязи-кмети по обычаю питали к метательному оружию, Военег Горяич никогда с этим пером не расставался, и не пораз бывало, что оно спасало воеводе жизнь.
— Воевода, — негромко позвал незнакомый голос. Волчий Хвост отвёл руку с пером в сторону, готовясь метнуть в любой миг.
— Воевода, я друг, — всё так же негромко сказал голос. — Только не швыряй в меня нож или ещё какую пакость. Я сей час выйду на свет, чтоб ты меня видел.
Он и впрямь появился в потоке
— Я друг, воевода, — повторил человек и показал пустые руки — оружия в них не было, что вовсе не значило, что у него его нет вообще.
Волчий Хвост крупно сглотнул, загнал меч в ножны, одновременно незаметно упрятав перо. Сел на лавке, опустил на пол босые ноги.
— Задёрни занавески, — велел он, вставая. Ударил по кремню, треща, вспыхнул трут. Воевода запалил все три свечи и кивнул на лавку у стола.
— Садись, коль друг. Говорить будем. Не зря ж ты сюда пришёл.
Человек сел поодаль, и Волчий Хвост вдруг понял кто это. Жар.
— Что с кметьем? — спросил он резко. — С тем, что на крыльце.
— С каким кметьем? — неподдельно удивился Жар, и воевода тут же вспомнил — он сам отпустил сторожу.
— Люди меня Жаром кличут.
— Похож, — невольно усмехнулся Военег Горяич. — Что скажешь, Жаре?
— Свенельд-воевода тебе поклон шлёт, — на пальце Жара тускло блеснуло в пляшущих отсветах свеч тонкое серебряное кольцо. Змейками плясали по его ободку руны, и Волчий Хвост вмиг вспомнил даже, что означает надпись. «Мы не воруем, а отнимаем», славное изречение урманских скальдов. Мало кто в своё время не знал этого кольца. Воевода даже невольно поёжился.
— Он что-то велел мне передать?
— Да, — Жар положил на стол берестяной свиток. — Про что писано, не ведаю.
Он откинулся спиной к стене, оставив руки лежащими на столе. И правильно. Скрести он руки на груди, Волчий Хвост подумал бы ещё, читать ли грамоту при нём. Из-под мышек легко выхватить, скажем, нож. Или ещё что. Особенно в таком-то балахоне.
Военег Горяич сломал печать Свенельда, развернул свиток и погрузился в чтение, не забывая постоянно бросать на Жара короткие взгляды.
«Гой еси, воевода…»
Грамота была длинной, и читал Волчий Хвост долго. В начале Свенельд чуть сомневался в его искренности, но потом пошли чёткие и ясные указания. А в конце письма воевода неожиданно наткнулся на сжатое и ясное описание того, что предлагал после победы кто-то из нынешних соратников Свенельда. Знать бы ещё — кто?
«И каждой земли — свой князь, племенной. Отдельный. И дани никоторой не платить никому. А с ними — не над ними, а с ними, первым средь равных! — киевский князь. Не великий, а старший! Никаких податей, никакого полюдья, только войский союз против общего ворога. И закон писаный принять, дабы тех князей, что власть бесчинством возьмут, все иные князья, все вместе — окоротили бы! И жить вольней будет намного. А князь киевский только войский голова на рати, не более».