Ржавые листья
Шрифт:
Упираясь стальным ежом киевская рать вспятила на два шага…
рывком воротила их…
вновь вспятила, теперь уже шагов на пять…
Волчий Хвост вприщур оглядывал поле с холма. Он ждал. Старый друг, битый волк Твёрд Державич выставил ещё далеко не все силы — по тому берегу продвигалось ещё больше трёх сотен пешцев. Но и так радимичи теснили его воев, жали — того и гляди, перемогут. Ему же трогать войский запас было никак нельзя. Самых лучших надо было оставить для последнего удара. А лучшие — это его вои и Ольстичи.
Радимичи
На полночном берегу звонко затрубил рог Твёрда.
Вторая рать радимичей, дрогнув, заколебалась и тоже полезла в воду. Сбила бегущих, завернулся назад, настигла сзади пятящихся…
Остановила.
Нажала.
А потом попятились кияне.
В первых рядах уже забыли не то, что про копья — про мечи, топоры и шестопёры. Резались ножами — люто и жестоко. И тут, раскидывая и топча пятящихся и полубезоружных воев, нажал свежий радимский полк, просунул сквозь первые стоптанные и прореженные ряды длинные копья и дружно ударил.
Первый ряд Зарубичей пал мало не весь. Второй попятился, а после — и третий. Радимичи отобрали у Волчьего Хвоста разом пять сажен берега. Свежая рать расступилась, пропуская потрёпанных назад, вновь сомкнулась и ударила в копья. Кияне пятились всё дальше.
Волчий Хвост ждал. Теряя воев, пятился его пеший полк, забираясь в низину меж холмами, невольно уплотняя ряды, оскользаясь на окровавленной траве.
Волчий Хвост ждал и только молил Перуна об одном — не побежала бы пешая рать.
Случайные ветерок шевельнул обвисшие шерстинки волчьего хвоста на темени шелома, утих и вновь налетел. Прохладной влагой овеяло лицо. Воевода поднял голову — над окоёмом с заката висела тёмно-сизая полоса, а в ней мелькали золотые проблески.
Перун, — подумал Военег Горяич почти равнодушно. — К битве спешит. Гроза будет, — подумалось ещё. — Успеть бы…
Гроза будет, — подумал Твёрд. Он отвёл глаза от тучи, бросил взгляд на полуденный берег, хмуро закусил губу. Кто-то из сотников обронил негромко:
— Одолеваем, вроде…
— Вроде — у бабки на огороде, — всё так же хмуро ответил Твёрд. Заметил недоумённые взгляды, но ничего пояснять не стал — он-то знал, что Военега так просто не победить. Не верил Твёрд, что старый вояка вывел в бой всех, кого привёл — не тот зверюга. Думал, гадал, искал что-то, что он не заметил. И — не находил.
Лезшие нахрапом радимские пешцы вколачивали пехоту Волчьего Хвоста в распадок меж двух холмов. Не без конца ж будут кияне пятиться! А Зарубичи и Отеничи уже почти бежали. Твёрд помотал головой — никто из воевод не стал бы ждать доселе — бросил бы в бой новый полк. Волчий Хвост того не сделал…
Ветер всё крепчал, первые, но уже густые весенние травы стелило по земле. Сосны гудели и качались. Сумрачный Ольстин Сокол сидел на пеньке, сбив шелом на затылок, жевал травинку и левой рукой в латной перстатице гладил любимого аргамака по дымчатым мягким ноздрям. Умный зверь фыркал, обнюхивал руку, искал хлеб и, не найдя, просительно тыкался в лицо хозяина бархатистым носом.
Лют на верхушке скалы молчал, — стало быть, и махальных не видно.
Ждём.
Звонки рёв радимского рога гулко раскатился над рекой. Дрогнув, сорвалась с места и намётом пошла к воде конница — не менее трёх сотен кованой рати. Вот они, те кмети и вои, коих безуспешно искал в рати Твёрда Волчий Хвост.
Военег Горяич вцепился в рукоять Серебряного и замер, взглядываясь в идущую внапуск конницу.
Твёрд? Или не Твёрд?
Намётанный взгляд привычно выхватил всадника в знакомых золочёных латах.
Твёрд!
Воевода ликующе закусил губу. Раз Твёрд сам идёт внапуск с кованой ратью, стало быть ему больше некого бросать в бой.
На миг подумалось — а не провёл ли его побратим? Послал в бой кого-нито в своих доспехах, а сам ждёт, когда он, Военег Горяич покажет всё, что у него есть. Но тут же отошло — хоть и издалека, а разглядел лицо всадника. Твёрд!
— Коня! — хрипло гаркнул Волчий Хвост. — Махальных! Знамено Соколу дайте!
Трое вестонош сорвались с места. Самовит с конём в поводу уже был рядом, и Волчий Хвост легко взлетел в седло. Это не укрылось от Твёрда, что был уже у самого берега. Он что-то проорал, стараясь перекричать топот двенадцати сотен копыт, и конница радимичей начала растекаться на два потока. Один, в сотню, уже преодолел реку и забирал вправо, второй, две сотни с самим Твёрдом во главе, взбивая копытами коней пенные водяные каскады, прошёл левее и теперь летел прямо на Волчьего Хвоста. Конница обходила холмы.
Военег Горяич усмехнулся. Твёрда не подвело войское чутьё, почуял подвох. Но поздно.
В стане киян дружно взвыли рога. На вершинах холмов возникли стрельцы и дружно осыпали радимскую пехоту густым дождём стрел.
— Есть! — с диким воплем, ломая сучья, Лют скатился с сосны и прыгнул в седло — конь присел. — Машут!
Ольстин, вскочив на ноги, уже и сам видел на верхушке холма мечущийся прапорец на копье. Сокол на миг даже зажмурился, помотал головой. Вскочил в седло и пронзительно свистнул сквозь зубы. Дрогнула земля под дружным ударом сотен копыт степных коней.
Махальных заметили, когда Гюрята и Келагаст уже устали ждать.
— Вёсла на воду! — тут же рявкнул Гюрята, светлея лицом. И лодьи дружно рванулись к мысу, поросшему ельником.
Когда ближний лесок вдруг зашевелился, и навстречу радимичам, ломая ветки, выкатился сверкающий железом новый полк киян — конный! — Твёрд на миг придержал коня, окинул поле взглядом, и за этот миг успел увидеть и понять всё.
На правое крыло от леса тож катилась немалая конная рать, а над ней реял знакомый стяг Ольстина Сокола.