С «Джу» через Тихий океан
Шрифт:
Полинезийцы любят ходить в церковь. В ней они встречаются, беседуют, поют. Это открытые, простодушные люди, обладающие всеми прекрасными чертами ребенка. Позднее я много наблюдала, старалась вникнуть в их религиозные чувства и могу сказать, что полинезийцы скорее люди верующие, чем религиозные.
Когда мы вошли в церковь, то, слушая теплые голоса и незнакомую речь, видя спокойствие в глазах людей, отсылающих свои заботы всевышнему, я вдруг подумала про себя: как много раз в океане мне самой крайне нужна была вот такая же искренняя вера в нечто другое, а не только вера в себя, в собственные силы.
Глядя на этих людей, я впервые подумала, что цивилизации не следовало появляться на этих островах. Никогда в жизни я не вздыхала о прошлом, и даже в мыслях не было, что на свете может сохраниться на многие века какой-то уголок, не тронутый цивилизацией. Прекрасно понимаю, что она неминуема, как сама жизнь. Но сюда цивилизация принесла с собой болезни и высокую смертность. Тысячи лет полинезийцы жили в изоляции от остального мира. Они не знали заразных болезней и не имели против них иммунитета. Поэтому умирали даже от обычного гриппа, не говоря уже о венерических болезнях, которыми оказалось заражено почти все население особенно часто посещаемых островов – Таити, Гавайев, Маркизского архипелага. С 1780 года сюда стали заходить военные корабли, китобойные и торговые суда, и, по мнению Бенгта Даниельссона, [30] за какие-нибудь пять – десять лет от прежнего населения в живых осталась едва десятая часть. Цивилизация разрушила обычаи полинезийцев, их искусство, языческие обряды, дав взамен чуждую для них религию, изобилующую множеством запретов. Полинезийцы часто и легко меняют религию – переходят из католичества в протестантскую веру или методистскую церковь. Все зависит от того, каков миссионер – более красноречивый или более напористый. Что же касается иных достижений цивилизации, то они выглядят прямо-таки смешными в условиях спокойной и незатейливой жизни полинезийцев. Мы собственными глазами видели, как появилась в Атуане первая легковая автомашина, купленная разбогатевшим местным жителем. Судно стало на якорь в заливе, с него сняли «пежо», погрузили на сооружение, похожее на плот, и потащили через прибой. Люди, находясь по пояс в воде, толкали плот перед собой, придерживая автомобиль, чтобы он не свалился в воду. «Пежо» выкатили на берег, и он медленно пополз между кокосовых пальм – дороги до Атуаны нет. На остров мы прибыли в воскресенье, и потому все наши проблемы – обязательное медицинское обследование, представление местным властям, посещение почты и поиски мачты – пришлось отложить на следующий день. В понедельник выяснилось, что на острове нет необходимой медицинской аппаратуры, чтобы сделать требуемые анализы и обследования. Что же касается мачты, то нам предложили выбрать и срубить кокосовую пальму, подождать примерно полтора года, пока она высохнет, и тогда уж посмотреть, что из такой затеи получится. Причем сказано было о сроке в полтора года вполне серьезно, как будто говорилось об одном-двух днях.
30
Бенгт Даниельссон – известный шведский ученый, этнограф, знаток Полинезии, участник знаменитой экспедиции Тура Хейердала на плоту «Кон-Тики».
Зашли на почту и отправили в Болгарию весьма оптимистическую телеграмму. После долгих размышлений все свои аварии и беды выразили в двух словах – «трудный переход», которые по пути в Софию превратились в «чудный переход». Так что из первой нашей вести с суши, кроме того, что мы живы и здоровы и пережили в плавании «чудные мгновения», в Болгарии ничего другого о нас не узнали.
В полдень целой ватагой обитатели всех яхт отправились к Рози. Рози оказалась уже немолодой дамой, содержавшей единственный в Атуане ресторан, по правилам которого столик нужно было заказывать заранее. И не потому, что нет свободных мест, а для того, чтобы владелица ресторана успела заказать местному охотнику дичь, а тот в свою очередь взял бы ружье и подстрелил какого-нибудь одичавшего поросенка. Мы же нагрянули к Рози внезапно, и у нее ничего не оказалось на обед. Зато она предложила нам чудесное вино. Сбегали в магазин, купили хлеба и сыра и несколько часов провели в ресторане за приятной беседой. Все это время парни, которые должны были нас обслуживать, от безделья играли на гитаре и пели полинезийские песни. Думаю, именно тогда у нас разгорелся спор о дате.
Только мы с Дончо знали точную дату, так как прибыли на остров всего день назад. Остальные 12 человек высказывали различные предположения, а австралийцы засомневались даже в месяце. Мы рассказали, как однажды в лодке целый день спорили – в какой век мы живем. Один из нас утверждал, что в XIX, потому что пришел тысяча девятьсот… а другой, что в XX – по той же причине. Вновь и вновь принимались пересчитывать столетия и всякий раз сбивались со счета. Но самое смешное, что мы с Дончо и тут схватились: каждый из нас заявил, будто именно он утверждал, что идет XX век. Тогда кто же спорил, что идет XIX, если в лодке третьего не было? Все долго и дружно смеялись. Потом кто-то из компании сказал: «Да, но почему бы не послушать радио?» Я ему предложила сделать это, и, если ему сообщат, в каком веке мы живем, пусть придет и похвастает.
Из всей нашей компании, пожалуй, самой интересной парой были австралийцы. Ему 70 лет, ей 65. Они покинули Австралию 10 лет назад и с тех пор живут на яхте, скитаясь по белу свету. Свою яхту они назвали «Bachelor's wife» – «Жена холостяка». Долгое время они жили в Африке, в Южной Америке, на Антильских островах. Сейчас уже во второй раз находятся в южных морях. Оба сухощавые, бледнолицые, всегда улыбающиеся, курят и крепко выпивают.
Интересно, что большинство молодых людей, которых мы встретили на островах, а это в основном американцы, не курят. Я даже в дневнике записала: «Не курят, не пьют, только чай да разговоры до умопомрачения».
Еще перед тем, как отправиться к Рози, мы зашли в лавку китайца. Он как две капли воды похож на одного из героев книги Анны ван де Вилле «И Пенелопа путешествует». Отказавшись поменять французские франки на полинезийские (официальную валюту французской Полинезии) и предпочтя им американские доллары, владелец лавки стал нас расспрашивать – кто мы, как добрались, куда направляемся и правда ли, что у нас сломана мачта.
В поисках подходящей для мачты трубы мы с Лесли и Джефом побывали всюду, но тщетно. Самое лучшее, что видели, – железобетонный столб.
Распространился слух, что на остров приезжает губернатор Таити. И началась спешная подготовка к его встрече: танцы, репетиции. Вечером все население Атуаны, от стариков до детей, собралось на площади. Пели, хлопали в ладоши и обсуждали танцоров. Танцы полинезийцев чрезвычайно сложные и трудные, ритуальные, тесно связаны с бытом. Есть свой распорядитель, который руководит танцем. Он запевает, остальные ему отвечают, и так до конца танца ведется диалог. У мужчин пляски воинственные, сопровождаемые гортанными кликами и устрашающими движениям копий. Иногда они пляшут с зажженными факелами в руках. И так ловко и виртуозно перебрасывают их, так стремительно вращают их, что создается впечатление извивающейся в пламени фигуры. Некоторые женские танцы исполняются на коленях, движения рук при этом очень выразительны.
Самые, пожалуй, интересные пляски – смешанные, в которых состязаются, стараясь переплясать друг друга, двое мужчин и девушка или же юноша и девушка. Здесь демонстрируются чудеса темперамента – вращение бедрами, причем мужчины совершают его, танцуя на кончиках больших пальцев ног. Этим искусством владеют далеко не все полинезийцы – очевидно, оно достигается огромными усилиями. Я приложила немало труда, пытаясь постичь секрет танца, но так и не смогла добиться такой виртуозной быстроты, гибкости и изящества.
Наиболее захватывающее зрелище – это пляски в сопровождении ударных инструментов, которые представляют собой всевозможные горшки, обтянутые кожей, и специальные молоточки. Танцоры и музыканты все время поют. В танцах полинезийцев столько кипучей радости и жизни, а у танцоров и музыкантов так сияют глаза, что невозможно спокойно слушать и равнодушно смотреть. Мне показалось, что и в моей душе что-то поднялось и выплеснулось восторгом. «Боже мой, что же это за колдовство?!» Ночь, остров посреди Тихого океана, пылают факелы, немыслимо извиваются гибкие тела, мечутся длинные и черные как смоль косы, а мы с Дончо сидим будто на раскаленных углях, неистово хлопаем в ладоши и вместе со всеми самозабвенно издаем гортанные клики.
Но пляска продолжается. И самая полная девушка пляшет в таком темпе, извивается столь пластично, что невольно думаешь: да есть ли у нее кости, уж не гуттаперчевая ли она?!
Когда танец закончился, несколько пожилых мужчин подошли к танцорам и выразили им какое-то неодобрение – видимо, те допустили ошибку в одном из множества ритуальных движений. Танцоры и музыканты не пошли в пальмовую рощу, как в старое доброе время, когда естественным завершением пляски было удаление парочек в теплую, благоухающую ночь. Нынешним плясунам вот уже 70 лет церковь объясняет, что благочестиво, а что грешно. Поэтому они после короткой передышки вновь продолжили репетицию.