С любовью, Рома
Шрифт:
— Я тоже никуда не поеду.
— Ты не можешь…
— Могу, — жёстко перебил. — Ты решила всё за себя, а я за себя. Вопрос закрыт.
Я честно пыталась спорить, но он не слушал, категорически заявив, что один в Питер не вернётся.
— Это шантаж!
— Я от тебя ничего не требую.
— Нет, не требуешь. Лишь делаешь всё возможное, чтобы я тут от чувства вины сгорела.
Выразительный взгляд в мою сторону.
— Думай что хочешь.
Мы возвращались к этому разговору вновь и вновь. Одно дело жертвовать своими интересами, совсем другое — ломать
— У меня такое чувство, что ты от меня избавиться хочешь! — всплеснул он руками в один из таких споров.
— Да не хочу я от тебя избавиться!
— Тогда чего ты хочешь?!
— Чтобы ты счастлив был! — злые слёзы в который раз начали скапливаться в уголках глаз. В последнее время я только и делала, что ревела.
— Тогда почему ты думаешь, что я могу быть счастлив без тебя?!
Его заявление было настолько неожиданным, что у меня даже челюсть отпала. И со следующими словами я тоже нашлась не сразу. Ну не принято у нас с ним было говорить про чувства...
— Твои родители не простят мне, если из-за меня ты похеришь своё будущее, — прибегла я к последнему аргументу.
Он изогнул свою идеальную бровь, словно спрашивая: «Серьёзно?». На этом со всей моей аргументацией было покончено.
Наверное, я всё же хотела, чтобы он остался. Нет, не так. Я, конечно же, хотела быть рядом с Ромой. Его отъезд пугал меня, буквально закручивая всё во мне в тугой узел. Но и втягивать его в свою безысходность я считала чудовищным.
***
Первое сентября мы встретили на берегу местного озера, по привычке именуемого морем. Меня не покидало ощущение, что это последние дни затишья перед бурей, хотя, казалось бы, всё самое ужасное уже произошло. Но в тот день можно было ни о чём не думать, греясь в лучах осеннего солнца и никуда не спеша.
Наши дела потихоньку налаживались. Чернов перевёлся в местный универ на графический дизайн, я же в ускоренном темпе изучала основы копирайтинга. У меня только с английским так себе дела были, а вот русским я владела более чем неплохо, мне всегда нравилось писать сочинения и эссе, излагая свои мысли на бумаге. К тому же написание текстов означало возможность работать из дома.
В честь начала нового учебного года, который прошёл мимо меня, Ромео подарил мне ноутбук.
— Кажется, я что-то слышал про то, что голодающему нужно дарить удочку, — скромно прокомментировал он свой жест.
Поэтому я теперь только и занималась тем, что всё свободное время писала, писала, писала. Возможно, мне не хватало опыта, но зато энтузиазма было более чем достаточно. Излазив все биржи вдоль и поперёк, я хваталась за все заказы, даже самые копеечные. Моя цель была проста — зацепиться в этой области, примелькаться, набраться знаний.
Как ни странно, уже к концу месяца моя стратегия дала плоды. Однажды утром я с удивлением обнаружила, что ем завтрак, полностью приготовленный из продуктов, купленных на мои деньги.
Шиковать было рано, но я была в состоянии позаботиться о себе сама.
Мама тоже шла на поправку. Вернее, к стабилизации своего состояния. Я исправно бегала в больницу
— Рома, мне нужен хороший психиатр, — одним ранним утром заявила я Чернову — он ночевал у меня. Он ещё спал, когда мне в голову взбрела эта гениальная мысль.
— Давно пора, — пробормотал Чернов, сквозь дрёму, за что тут же получил от меня вполне ощутимый шлепок.
— Я хочу в мамином состоянии разобраться.
— Ты не врач, — моментально приходя в себя, запротестовал он. — Ты её не вылечишь.
— Знаю, но я хочу лучше понимать…
— Ты с ней восемнадцать лет прожила. Кому, как не тебе, её лучше всех знать?
Моя мама всегда была для него больной темой. И вроде как Рома принимал наличие у меня больной матери, но вот что с этим делать — не представлял. К тому же она была живым воплощением его страхов: неопрятности, нечистоплотности, хаотичности и нелогичности.
— Не знаю. Как оказалось, не знаю. Понимаешь, я всегда смотрела на мать — и видела только её диагноз. Словно это всё лишало её человеческих качеств. Но ведь она человек! Я читала. Люди с шизофренией вполне неплохо адаптируются в обществе, главное, держать всё это под контролем.
— И всё-таки ты хочешь её вылечить.
— Нет… да. Я хочу видеть в матери человека, а не полоумную женщину, запертую со мною под одной крышей. Разве это плохо?
Рома покачал головой, но помочь всё же согласился, и уже через неделю я сидела в кабинете психиатра, взявшегося проконсультировать меня на тему того, как лучше общаться с больными с диагнозом как у мамы и схожим анамнезом. Поначалу мне даже нравилось разбирать с ним наш случай, пока разговор не коснулся следующего:
— Софья, а вы никогда не задумывались, почему врачи отговаривали вашу маму от того, чтобы иметь детей?
— Чтобы не обострять её состояние?
— И да и нет, — кивнул головой Степан Юрьевич. — Дело в том, что жизнь в такой семье накладывает отпечаток на всех её членов.
— В том смысле, что это непросто?
— В смысле, что многие психические болезни имеют наследственную природу. Не то чтобы этот вопрос был досконально изучен, но особенности нервной системы и реагирования уж точно могут передаваться от одного поколения последующим. А шизофренический бред опасен ещё и тем, что словно… окутывает сознание всех окружающих. Вы хотите понять логику вашей мамы, но для вас это означает вероятность определённых рисков.
Я шла к врачу за пониманием, как мне вести себя с родительницей, а возвращалась от него с чувством, что земля вновь уходит у меня из-под ног.
***
Мы продержались полгода. Хотя поначалу оба были преисполнены надеждой, что всё у нас получится. Ромка учился в универе, постигая азы студенчества, а я продолжала писать свои статьи, ежедневно набирая тысячи печатных знаков. Не скажу, что сия деятельность отличалась крайней степенью увлекательности, но нужда — веский мотиватор. Утешала себя тем, что однажды смогу сменить рекламные тексты на что-то более творческое.