С любовью, Рома
Шрифт:
Рома почти всё свободное время пропадал у меня, временами даже прогуливая пары. Не знаю, что об этом думали Сашки, но на всякий случай я старалась лишний раз не показываться им на глаза, особенно Александре Сергеевне. Моя фантазия постоянно рисовала немой укор в её глазах за то, что я ломаю жизнь её уникальному сыну. И пусть Ромины родители ни словом ни взглядом меня не попрекали и вполне радушно относились к моим редким появлениям в их доме, я продолжала мучить себя переживаниями на этот счёт. Потому что думать о словах Степана Юрьевича
Ближе к октябрю маму выписали из больницы — тихую и подавленную, как когда-то. Но на этот раз я всячески старалась найти к ней поход. Мне упорно казалось, что если я постигну тайны её заболевания, то и сама останусь в безопасности, в случае чего сумев вовремя распознать признаки надвигающейся беды. Словно пыталась замолить грехи прошлого и дать взятку будущему. Но мой энтузиазм порядком пугал маму: в ответ на мои навязчивые попытки заговорить с ней, она затравленно опускала голову и виновато прятала глаза. В такие моменты хотелось выть от бессилия — я всё ещё чувствовала себя монстром. Не было ни дня, чтобы мне не хотелось попросить прощения за нашу последнюю ссору, но мать была не готова к такому: на каждый мой порыв поднять эту тему, она замыкалась и вовсе отказывалась общаться со мной.
С возвращением мамы наши отношения с Ромой резко изменились, будто бы свернув не туда. На его лице вновь поселилось выражение брезгливости, которое как защитное забрало опускалось каждый раз, стоило Чернову перешагнуть порог нашей квартиры.
Необходимость общения с моей мамой пугала его. Слишком много неподконтрольного, слишком много хаоса. К тому же Ромка так и не смог до конца принять мой отказ отправить её в частную лечебницу. Но если злиться на меня было бессмысленно — я могла и ответить, то Лариса Игоревна была идеальным объектом, на который можно было спихнуть вину и обиду за растоптанные мечты.
А это уже злило меня. Нет, я не ждала, что он полюбит мою мать или что вечерами они будут сидеть за одним столом, чинно распивая чаи. Но и от волны его гнева было некуда укрыться, даже если Рома и помалкивал. Мы же всё чувствовали. Мама становилась более дёрганой и напряжённой в его присутствии, что лишь раздражало его ещё сильнее.
Я будто бы оказалась меж двух огней. Поставь он меня в те дни перед выбором — я бы не удивилась.
Но Чернов молчал. И я молчала. Зато пропасть между нами становилась всё шире, разрастаясь в геометрической прогрессии. Тем для разговоров становилось всё меньше, претензий друг к другу — всё больше.
А потом и вовсе эффектом разорвавшейся бомбы: Сашкам позвонили из деканата и объявили, что их сын, скорее всего, будет отчислен после первой же сессии, ибо в универе его никто не видел уже больше месяца.
Семейный скандал грянул с такой экспрессией, что даже Стас с Дамиром собрались прилететь из Москвы, дабы спасти непутёвого братца от праведного родительского гнева. Или же, наоборот, спасти последние
— Рома, что ты творишь?! — не смогла и я остаться в стороне от происходящего.
— Соня, ну только ты не начинай! — отмахнулся он.
Как обычно, мы сидели в моей комнате, спрятавшись ото всего мира.
— В смысле «не начинай»? Ты можешь хоть что-то объяснить? Почему ты забил на учёбу?
Мне, потерявшей возможность учиться в вузе, было больно от того, с какой легкостью он отмахивался от возможности получить высшее образование.
Он наградил меня выразительным взглядом, но я уже давно научилась не пасовать перед ним, отвечая не менее грозным выражением лица.
— Мне там не нравится! — наконец сдался Чернов. — Преподы родом из прошлого века, покрытые пылью и нафталином. А одногруппники — последние дебилы.
Его признание явилось открытием для меня. До последнего времени я считала, что его вполне увлекает выбранная специальность, Рома мог часами сидеть в планшете, водя стиком по экрану.
— Но почему ты об этом раньше не сказал?
— Расстраивать не хотел. Вам и так… всем проблем хватает.
В его вдруг проявившийся альтруизм верилось плохо.
— Раньше тебя это не останавливало.
— Раньше и планы на жизнь другие были, — фыркнул он и тут же осёкся, но было поздно — я и так всё поняла.
— Ты в Питер хочешь.
— Нет.
Пазл вдруг начал складываться воедино, образуя далеко не самую радужную картину.
Я всплеснула руками от досады: как же так вышло, что раньше ничего не смогла понять?
— Соня… — Рома попытался сопротивляться, но в глазах его читалась паника.
— Ты должен был поехать.
— Нет! Не смей на меня обижаться!
— Да не обижаюсь я, — вздохнула, пряча лицо в ладонях. И это не было ложью. — Просто… не хочу, чтобы ты был несчастлив.
— Ты не понимаешь! — стукнул он рукой по дивану. — Я не из-за Питера.
— Ром, я всё понимаю…
— Не понимаешь, — на этот раз уже рыкнул он. — Ты не понимаешь, каково это — каждый день видеть то, как ты страдаешь… как мечешься из-за матери. Видеть это всё — и не иметь никаких вариантов что-либо сделать.
Его слова прозвучали как гром среди ясного неба.
— Я не страдаю.
— Ну да.
— Правда! — подскочила с дивана. — Не могу сказать, что сейчас всё идёт по плану… Но я стараюсь. И… как бы смешно это ни звучало, но я, по крайней мере, чувствую, что моя жизнь в моих руках.
Звучало и правда странно, но я говорила правду — ненависти к собственной жизни у меня не было. Да, всё шло далеко не так, как хотелось бы мне, но по крайней мере сейчас я мало зависела от окружающих.
Чернов тяжело задышал, не представляя, как реагировать на моё признание. Он всё ещё не понимал, как можно было выбрать жизнь в провинции с больной женщиной вместо Северной столицы и тех возможностей, что она сулила.