С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
Солдаты, оставив ружья и оглядываясь на неё, побежали к ближайшим деревьям...
Бой гремел весь день, и коннопольцы ещё участвовали в атаке на батарею, брали штурмом вместе с другими частями авангарда деревню Альткирхен. Но главная задача диспозиции выполнена не была. В штабе Беннигсена вину за это возлагали на генерал-майора барона Сакена, который со своими двумя дивизиями пехоты и отрядом конницы не прибыл на поле битвы в назначенное время. Бенигсен написал рапорт государю, и барона Сакена отдали под суд. Однако впоследствии он сумел оправдаться...
А пока Бенигсену пришлось возобновить боевые действия на следующий день, 25 мая. Ней, отступивший к деревне Деппен и сумевший сохранить основные силы своего корпуса, отчаянно оборонялся. Русские ввели в бой всю артиллерию. Ней перешёл на левый берег реки Пасарги, вновь уведя свою армию от окружения и разгрома превосходящими силами русских.
Коннопольцы были в резерве и сначала до полудня стояли в полной боевой готовности: верхом и с пиками в руках. Затем была дана команда «Слезай», через час после неё — «Рассёдлывай». Стало ясно, что на сей раз генерал Беннигсен в своём споре с маршалом Неем обойдётся без них, и Надежда отпросилась у штабс-ротмистра Галиофа съездить посмотреть, как действует наша артиллерия.
Ничего хорошего из этого не вышло. Не найдя батареи на старых позициях, она поехала от Деппена к Пасарге, озирая поле боя, недавно оставленное войсками, и у реки наткнулась на группу французских мародёров. Они обирали убитых и раненых. В их руках находился русский драгунский офицер в залитом кровью мундире. Не колеблясь ни минуты, Надежда привычно перехватила пику, висевшую за плечом, в руку, крепко прижала её локтем к талии, пришпорила Алкида и ринулась на них.
Один солдат выстрелил в неё из пистолета. Но оружие дало осечку. Тогда мародёры бросили свою добычу и пустились наутёк. Несчастный офицер начал благодарить Надежду за спасение, и она гордо улыбнулась ему в ответ. Но она даже не представляла себе, какие печальные последствия всё это будет иметь для неё.
Во-первых, когда она усаживала раненого на Алкида, драгун упал ей на руку и кровью из раны испачкал её мундир. Полностью отчистить его так и не удалось, пришлось покупать новый.
Во-вторых, для доставки офицера в госпиталь понадобилось отдать Алкида. Она просила вернуть лошадь в Польский конный полк, «товарищу» Соколову. Но никто и не подумал это сделать. Лишь по счастливой случайности Алкид оказался у офицера их полка Подвышанского, с седлом и вальтрапом, но без походного вьюка. Пропали чемодан со всеми вещами, шинель, саква с трёхдневным запасом овса, сухарный мешок с только что полученной недельной порцией сухарей, крупы и соли, а также торба и все принадлежности для ухода за лошадью.
В-третьих, увидев её с пикой на плече и без лошади в день боя, ей задал хорошую взбучку сначала взводный унтер-офицер Гачевский, которому было жаль пропавшего солдатского имущества, а потом — штабс-ротмистр Галиоф. Наконец, её делом занялся профос [25] , и так установлено было, что она и вправду спасла от французов поручика Финляндского драгунского полка Панина. Он, находясь в лазарете, подтвердил это. Документы передали шефу полка Каховскому, и унтер-офицер Гачевский оставил «товарища» Соколова в покое, пригрозив, что при повторении такой самодеятельности, отправит его под арест.
25
Профос — чин полкового унтер-штаба, на которого возлагались разного рода полицейские функции и исполнение наказаний (Устав конного полка. С. 1, 77).
Однако бес противоречия, сидевший в Надежде, не допустил её стать самым послушным, самым исполнительным солдатом в Польском конном полку. В сражении при Гейльсберге 29 мая 1807 года, когда коннопольцы прикрывали артиллерию и понесли большие потери от французских пушек, она снова поддалась чувству сострадания к ближнему своему и вывезла из-под огня тяжело раненного осколком ядра «товарища» Шварца, её знакомого по учебной команде.
Бывало, в своё время он шутил над ней за её прилежание к науке военного строя и передразнивал, как многих других. Он говорил, что война и армия совсем не таковы, как это рисует им болван Батовский. А он, Шварц, там покажет себя, потому что настоящая храбрость состоит не в быстроте смыкания солдатских каблуков и не в чёткости выполнения команды: «Сабли вон!» Бедняга Шварц! Военная служба у него не задалась. Ещё неизвестно, кому и что он сможет рассказать, вернувшись в Гродно с серебряной пластинкой в пробитом черепе.
5. В АРЬЕРГАРДЕ АРМИИ
Вечером полку нашему приказано быть
на лошадях. До глубокой полночи сидели
мы на конях и ожидали, когда нам велят
двинуться с места. Теперь мы сделались
ариергардом и будем прикрывать отступление
армии. Так говорит наш ротмистр. Устав
смертельно сидеть на лошади так долго,
я спросила Вышемирского, не хочет ли он встать...
Сражение при Гейльсберге завершилось полной победой русских. Французы бросались на позиции нашей армии как львы, но повсюду были отбиты. Тихая майская ночь опустилась на леса, долины и берега полноводной реки Алле. Зажглись бивуачные огни. Русские ночевали там, где застал их конец битвы: большая часть пехоты и артиллерии — в окопах центрального редута, конница — на ровных пространствах вокруг города Гейльсберга и в его предместье Амт-Гейльсберг.
Но эта ночь не дала полного отдохновения солдатам. С середины её пошёл проливной дождь. Он продолжался до утра. Стенки парусиновой палатки промокли насквозь, стали холодными как лёд. Надежда не смогла заснуть от этого пронизывающего всё тело холода. Шинели у неё теперь не было, она заворачивалась в малиновый суконный, на холстяной подкладке вальтрап, который снимала с Алкида. Но вальтрап грел плохо.
Гораздо хуже было без сухарного мешка. Солдаты её новой артели варили кашу, но порции в ней Надежда не имела, так как не сдала свою долю крупы и соли. Может быть, в эскадроне Казимирского с ней и поделились бы по-братски хоть один раз, но здесь, в шефском эскадроне, где её никто не знал, рассчитывать на такую поддержку ей не приходилось. Только Вышемирский дал ей один большой сухарь, и она его съела ещё вчера утром.
Надежда думала, что 30-го тоже будет сражение и в горячей кавалерийской схватке она забудет о неотступном чувстве голода. Армия поутру действительно встала в ружьё. Однако бой не возобновился, часть войск отпустили на бивуаки и коннопольцев — тоже.
Надежда расседлала Алкида и отправилась с ним на луг: пасти. По её милости добрый конь остался без овса. Но он мог хотя бы удовольствоваться сочной луговой травой. Ей же оставалось искать в ней ягоды, которых в мае, конечно, не было и в помине. Штабс-ротмистр Галиоф, объезжая бивуаки своих взводов, застал «товарища» Соколова за этим странным занятием и остановился.
— Ты что делаешь, Соколов?
— Ягоды ищу, ваше благородие.
— И много нашёл?
— Никак нет. — Она тяжело вздохнула. — Ягоды не поспели...