С любовью, верой и отвагой
Шрифт:
7. БОРОДИНО
Адский день! Я едва не оглохла от
неумолчного рёва обеих артиллерий.
Ружейные пули, которые свистали,
визжали, шикали и, как град, осыпали нас,
не обращая на себя ничьего внимания;
даже и тех, кого ранили, и они не слышали
их; до них ли было нам!..
Армия роптала. Тяготы долгого отступления, вид горящего Смоленска, брошенного на произвол неприятеля, паническое бегство оттуда жителей, прибившихся к армейским колоннам и распространяющих самые фантастические слухи, перебои с продовольствием — всё это поколебало дух войска. Падение дисциплины стало явным и задело все этажи армейского здания.
Офицеры после Смоленска заговорили об измене. Цесаревич великий князь Константин Павлович, младший брат царя, всегда близко стоявший к офицерскому обществу, бросил это обвинение прямо в глаза Барклаю-де-Толли и был немедленно, под благовидным предлогом, удалён из войска в Санкт-Петербург. Солдаты же, не получая вовремя своего провианта, стали искать пищу повсюду. Бывало, целые шайки отставших от полков бродили по придорожным деревням, и население, защищаясь от разбоев, встречало их вилами и топорами. В конце концов группа мародёров из двенадцати человек, пойманная за Смоленском, была по приказу главнокомандующего 1-й Западной армии расстреляна.
Но эти экстренные меры не изменили ситуации. Армия ждала, армия требовала от своих вождей генерального сражения с противником, успешно прошедшим по российской территории сотни вёрст. Армия была готова к главной битве. Теперь только жестокое кровопролитие во имя чести России, только настоящая искупительная жертва могли бы восстановить порядок в войске и вернуть ему самоуважение, растерянное на дорогах Литвы и Белоруссии.
Высшее командование понимало это. Едва обе армии пришли после Смоленска в Дорогобуж, где велено было дать им днёвку до 12 августа, Багратион и Барклай-де-Толли, сопровождаемые многими офицерами, съехались вместе и отправились осматривать местность, чтобы выбрать позицию, подходящую для генерального сражения с французами. Однако ничего достойного найдено не было. Зато на глазах у десятков свидетелей проявились крайне неприязненные отношения между двумя командующими да получил выговор полковник Толь, добросовестно исполняющий обязанности генерал-квартирмейстера. Багратион, взбешённый разговором с военным министром, сделал ему замечание в грубой форме и пригрозил разжалованием в рядовые. Недовольные друг другом, вожди обеих армий разъехались по своим бивуакам. Войска, ведомые ими, двинулись дальше по дороге от Дорогобужа к Вязьме.
Генеральские распри всё-таки можно было прекратить. Император Александр I сделал это, назначив его светлость генерала от инфантерии князя Голенищева-Кутузова главнокомандующим в армии 1, 2, 3-ю Западные и Молдавскую. Приказ этот поступил в штаб 15 августа и вызвал в войсках неподдельную радость. Армейские острословы тотчас срифмовали фамилию престарелого полководца:
Приехал Кутузов Бить французов...И не просто бить, думали они, а дать им победоносное генеральное сражение, о котором мечтали все истинные патриоты России.
Надежде довелось развозить пакеты с этим приказом по воинским частям. Пришла её очередь в полку ехать на ординарцы. Она попала к генералу Коновницыну, который с 17 августа командовал арьергардом соединённых армий. На все поручения генерала она вызывалась первой, рассчитывая так попасть в 3-й кавалерийский корпус, где был Мариупольский гусарский полк. Но не пришлось ей повидаться со своим возлюбленным перед грозной битвой у села Бородина.
В полк она вернулась через пять дней. Литовские уланы находились у Колоцкого монастыря. Событие, которого так все жаждали, неминуемо приближалось. В полку уже был получен приказ отправить весь полковой обоз, вьючных офицерских лошадей и денщиков при них по направлению к городу Можайску. Обоз ушёл за два часа до её приезда, и Надежда не успела взять из своих вьюков кое-какие вещи: зимнюю шинель на меху, тёплый шейный платок, перчатки.
Нужда в них была большая, потому что погода совершенно переменилась. Если у Смоленска солнце жгло своими лучами, то теперь небо затянули чёрные тучи, подул студёный пронзительный ветер, часто выпадали дожди. Ночи делались все холоднее, и шинель без подкладки, оставшаяся у Надежды, почти не согревала. Потому она хотела пуститься вдогонку за обозом, но, взглянув на своего верного Зеланта, отказалась от этого плана.
За время её краткой службы в ординарцах у Коновницына от ежедневных скачек по полям и дорогам жеребец так отощал, что стал похож на борзую собаку. Вместо новой поездки Надежда расседлала его, надела недоуздок и выпустила пастись на луг, где ходили по высокой траве лошади их эскадрона. В ожидании генеральной битвы свою единственную строевую лошадь следовало беречь как зеницу ока.
Пушки на обширном и ровном пространстве у рек Колочи, Каменки и Войны, выбранном князем Голенищевым-Кутузовым для сражения с французами, впервые заговорили 24 августа 1812 года. Начались боевые действия у Шевардинского редута. К этому редуту, построенному за два дня на одном из холмов к юго-востоку от деревни Шевардино, шёл от Колоцкого монастыря, мужественно отбиваясь от наседающего противника, арьергард генерала Коновницына. Литовские уланы и ахтырские гусары, также бывшие в составе этого отряда, подойдя к деревне Ельня, оказались под прицельным огнём вражеской артиллерии.
Картечный снаряд попал в землю слева от Надежды. Столб песка, камней и дыма поднялся вверх чуть ли не у ног Зеланта, и он, сделав невероятный скачок в сторону, спас её и себя от засвистевших вокруг картечных пуль. Но всё же сила ударной волны, обрушившейся на них, была очень велика. Надежда покачнулась в седле, в глазах у неё потемнело, и резкая боль в левой ноге повыше колена заставила её громко вскрикнуть. Может быть, она и упала бы на землю, под копыта взбесившихся лошадей своего взвода, но её унтер-офицер Кумачов, ехавший рядом с командиром, успел схватить Зеланта за повод. Обняв поручика Александрова за плечи, он вывез его из боя.
В сражении у Шевардина литовские уланы потеряли убитыми более двадцати нижних чинов и тридцати строевых лошадей. Ранены были, кроме Надежды, два унтер-офицера и семнадцать рядовых, восемнадцать лошадей. Ещё шесть человек и шесть лошадей пропали без вести [79] . Вечером полк перешёл от Шевардинского редута на главные позиции русской армии, уже приготовившейся к Бородинской баталии.
Полкам 4-го кавкорпуса графа Сиверса было отведено место на левом фланге, в глубине и как бы между Центральной батареей и деревней Семёновское. Литовские уланы находились ближе к батарее, ахтырские гусары — ближе к деревне. Перед ними в первой линии стояли полки 7-го пехотного корпуса. Огня на бивуаках не разводили. Офицеры эскадрона полковника Скорульского разместились в шалаше, наскоро сделанном из веток. Правда, в нём было много сена, и спать на голой земле им не пришлось.
79
РГВИА, ф. 103, оп. 208а, св. 0, д. 7, л. 10. «Рапорты кавкорпуса генерал-майора графа Сиверса за август 1812 г.».
Надежда, сойдя с лошади, доковыляла до шалаша, опираясь на свою саблю. Серые походные рейтузы на левой ноге над коленом были у неё разорваны. Там запеклась кровь. Нога болела нестерпимо. Рухнув на кипу сена, она стала расстёгивать боковые пуговицы на рейтузах, чтобы осмотреть свою рану, и с трудом отодрала ткань, прилипшую вместе с кровью к коленке.
Здесь, видимо, задела её картечная пуля, пройдя по касательной и оставив на коже глубокий и рваный след. Нога же вся, от ступни до бедра, почернела и распухла.