Сабля Цесаревича
Шрифт:
Однако тут Игорь Савельевич совершил действительно удачный ход, чтобы произвести впечатление на своего слушателя.
— Совсем забыл! — воскликнул депутат и сунул руку во внутренний карман пиджака. — Смотри! — он махнул рукой в сторону, раздался щелчок, и в его кулаке появилось прекрасное лезвие.
Павел тут же узнал клинок танто.
— Держи, — сказал Зайчик, вкладывая в его руку красавец-нож. — Я знаю, что ты этим увлекаешься. Вот, зацени!
«И где он обо мне все это узнал?» — мелькнула у мальчика мысль, но тут же ушла, поскольку его захватил оказавшийся в его руке нож.
Это был «Вояджер танто», прекрасный, удобный и опасный. Все, как любил Павел. Только он не мог позволить себе купить такой нож — тот был довольно дорог. Не запредельно, конечно, но…
— Он твой, — произнес Зайчик тоном доброго дядюшки, одаривающего любимого племянника.
Первым порывом Пожарского было отдать нож назад. Но он был не в состоянии это сделать — не мог даже просто оторвать взгляд от острого матового клинка и фактурной рукояти.
Хотя потом мальчик все-таки нашел в себе силы помотать головой.
— Игорь Савельевич, — сказал он, протягивая нож назад, — я не могу это взять.
Но Зайчик замахал руками.
— Даже не думай отказываться, обижусь! Я ведь сам это собираю — не только ножи, но и другие клинки, и душу коллекционера понимаю! Бери-бери, это в знак нашего взаимопонимания.
Павел понимал, что его банально подкупают, и ему было очень мерзко. Но отдать клинок было выше его сил — ему казалось, что этот нож уже стал его собственностью, более того, что он сам просит принять его в небольшую семью Пашиных клинков.
В общем, он сложил фолдер, опустил его в карман джинсов и поблагодарил Зайчика:
— Спасибо, Игорь Савельевич.
— Вот и славно, — рассмеялся депутат. — Мне пора бежать. Не забудь поговорить с мамой… И, да. — Он снова полез в карман. — Вот тебе моя визитка. Звони в любое время, если что-то от мамы будет. И если хочешь, можешь прийти ко мне — покажу тебе свою коллекцию. Там есть прекрасные вещи, уж поверь…
Из школы Павел пошел не домой, а в противоположную сторону. Дойдя по Английскому до площади Тургенева, он купил мороженое, чтобы успокоить нервы, и сел на скамейку, продолжая переживать беседу с Зайчиком и свое поведение.
На себя он был зол страшно: «Отдать, надо было его отдать! Ну почему я его не отдал?!» — мысленно повторял он. Но постепенно злость на себя сменилась злостью на обольстителя-Зайчика и на тех, кто готов был за него проголосовать. «Ну почему они не понимают, кто он такой? Он же насквозь виден — властолюбивый гад! Тупорезы!»
— Нельзя осуждать людей, если они чего-то не понимают, — раздался мягкий голос.
Рядом на скамейке сидел Алексей — тоже с мороженым, которым лакомился не без заметного удовольствия.
Паша давно уже не удивлялся неожиданным появлениям своего друга и его способности читать мысли. Он только ощутил великую радость от его появления. А еще почему-то — какую-то неловкость…
— Ну нельзя же быть такими глупыми, — пожал он плечами.
— Люди не глупы, — помотал головой Леша. — Просто привыкли интересоваться исключительно своими делами и не заглядывают на два шага вперед. Ну и слишком доверяют своим ощущениям.
— Это как? — спросил Павел.
— Ну вот смотри, — произнес Алексей, доев мороженое и деликатно промокнув губы белоснежным платком, неизвестно откуда извлеченным. — Этот Зайчик производит на многих впечатление порядочного человека. Демократичен, доброжелателен, умные книги читает и цитирует, борется против плохой власти, за город, за все хорошее против всего плохого. Все время говорит, что он — настоящий петербуржец. А людям тоже хочется быть такими — порядочными, начитанными, настоящими петербуржцами. Они не понимают, что он не петербуржец, и даже не ленинградец, хоть и родился тут — просто циничный политик, использующий образ великого города для своих целей. Зайчик — и те, кто его поддерживает — выбрал этот образ, потому что он привлекателен здесь для всех. Так что не надо злиться на тех, кто еще не определился и с удовольствием Зайчика слушают. Нужно относиться к ним с пониманием, жалеть, и делать так, чтобы такие зайчики снова не повели за собой толпу оболваненных людей — как они это сделали сто лет назад.
— Не могу не злиться на этих тупых, — упрямо помотал головой Пожарский.
— Павел, ну кто из нас без греха? — Алексей посмотрел в лицо другу так, словно смотрел в самую его душу. — Разве ты сам идеален? Нигде не ошибся, ничем не соблазнился?..
Павел мучительно покраснел. Ему очень хотелось рассказать Алексею про подаренный нож, но было ужасно стыдно. И он молчал.
Леша понимающе улыбнулся и встал со скамейки.
— Прости, мне сегодня нельзя долго.
Он, как всегда, слегка поклонился другу и зашагал в сторону Садовой.
Паша проводил его тоскливым взглядом.
— Ну как, приходил к вам Зайчик? — спросила Людмила Алексеевна за ужином.
Павел кивнул.
— И что ему было нужно? — продолжала допрашивать его мать.
— Подписи от тебя, — Паша решил ничего не скрывать. — Он говорил со мной после встречи.
— Так я и знала! — лицо матери побелело от гнева. — Сволочь! Я кому угодно подпишу, только не ему! Пусти его во власть — он со своими дружками разворует все, что еще осталось, и такой наведет б…
Мама проглотила грубое слово, вскочила из-за стола и в сердцах так бросила в раковину тарелку, что та чуть не раскололась.
— Тише, тише, Люда, — начала увещевать жену отец, с тревогой посмотрев на нее. — Ничего же не случилось.
— Еще к сыну моему подкатывает, мерзавец! — продолжала бушевать женщина. — Я ему подкачу!.. А ты с ним больше не смей разговаривать! — бросила она сыну.
На том семейный ужин завершился.
Перед сном Павел стоял перед раскрытым ящиком со своими ножами, созерцая положенный им туда «Вояджер». Нож по-прежнему был прекрасен, но мальчик уже не восхищался им, воспринимая его среди своих честно приобретенных экспонатов, как нечто чужеродное.
Конечно, он имел полное право оставить его себе — нож ему вручили как неприкрытую плату за разговор с матерью. Паша поговорил с ней, она высказала свое негативное отношение к делу — где тут его вина?..
Но менее чужим от этой мысли прекрасный фолдер не стал.
С досадой задвинув ящик, Павел отправился в постель.
«Нужно относиться к людям с пониманием», — на грани засыпания услышал он слова Леши.
И увидел новый сон.
…Ему снова снился Алексей, и теперь его друг стал еще старше — на вид ему можно было дать лет девять или десять. Он сидел за столом в уже знакомой Павлу комнате, которая тоже в очередной раз изменилась. Теперь на полу в ней стояли новые игрушки — несколько больших кораблей, еще более крупная меховая собака, железная дорога… А под потолком висели прикрепленные веревками к люстрам аэропланы — тоже довольно большие и, наверное, способные по настоящему планировать, если бы кто-нибудь запустил их в воздух с большой высоты.