Сабля Цесаревича
Шрифт:
— Докажи, что из Эрзерума! Как мне тебя от басурмана отличить? — резко повернулся к нему неуступчивый пограничник, и лицо молодого беженца вспыхнуло от гнева. Он взмахнул рукой, словно собираясь ударить стражника, но в последний момент сдержался и резким движением рванул ворот своей рубашки.
— Вот чем мы отличаемся! — за землю полетела оторвавшаяся пуговица, а пальцы юноши сжали висевший у него на шее крошечный металлический крестик. — Вот, смотрите! Мы тоже христиане, как и вы!
Парень дернул за крестик, и тонкий шнурок, на котором он висел, тоже порвался, позволив армянину поднять его высоко над головой.
— У нас есть… как они называются по-русски? — молодой человек оглянулся на своих соотечественников, которые теперь не спускали с него полных надежды глаз. — У каждого из нас есть хач! — крикнул он еще громче, показывая пограничникам крест, а потом снова посмотрел на остальных армян и произнес несколько слов на своем родном языке.
Павел, не понимая по-армянски, только слышал, что последним словом в этой короткой фразе было все то же слово «хач».
И снова по рядам сидевших вдоль дороги людей пробежала волна шепота — каждый спешил передать соседу слова переводчика. «Хач… хач…» — шелестели их голоса и шуршала одежда, из-под которой они доставали маленькие нательные крестики. Кто-то аккуратно снимал их через голову, кто-то спешил и разрывал запутавшийся в волосах шнурок…
— Застава, отбой! — раздался зычный голос вахмистра. — На пле-ечо!
Стражники вскинули винтовки стволами вверх. Вахмистр шагнул в сторону от дороги и сделал знак одному из своих подчиненных, стоящему около полосатой будки.
— Проходите! — прозвучал в тишине его голос. — Не толпитесь только, всех пропустим, у кого крест.
Шлагбаум плавно взлетел над дорогой.
— Хач! — повторил переводчик и двинулся в сторону костров, подняв свой крестик еще выше. Его товарищи по несчастью, один за другим поднимались на ноги, помогая друг другу, и длинной вереницей направились следом за ним, пересекая невидимую черту, разделявшую два государства.
— Хач! Хачик! — повторяли они, проходя мимо русских пограничников и показывая им свои крестики, а затем снова поднимая их как можно выше, словно стремясь показать их всей стране, которая спасла их жизни.
Первые лучи показавшегося, наконец, из-за горизонта солнца загорелись на этих крестиках яркими огоньками.
Глава VII
В субботу был урок истории в этнографическом музее. Послушав рассказы учительницы про крестьянскую культуру народов России в XVII веке, подкрепленные лицезрением соответствующих экспонатов, Павел распрощался с одноклассниками и в одиночестве пошел домой пешком — на сегодня учеба закончилась.
Выйдя по Михайловской на Невский, он пораженно остановился. Главная улица города была перекрыта, а со стороны Дворцовой прямо по свободной от машин проезжей части, под пение множества голосов и перезвон неведомо откуда взявшихся колоколов, двигалась огромная пестрая толпа. Мальчик застал самое начало многотысячной процессии. Впереди шло много духовенства в золотистых облачениях, во главе в центре несли икону Богородицы в тяжелом киоте. Одного из держащих ее Паша, кажется, где-то видел — да, точно, рыжебородый депутат Госдумы в очках, часто мелькавший в телевизоре. Он, почему-то, тоже был в облачении.
«Сегодня же этот… да, крестный ход Александра Невского», — вспомнил Павел.
Таких шествий он еще никогда не видел. Толпа была совершенно спокойной и какой-то величавой. Над толпой в солнечном свете сияли золотые кресты, мерно колыхались яркие хоругви, раздавалось пение молитв. Священники в ризах и монахи в черных развевающихся одеяниях шагали впереди. А за ними — обычные люди, горожане, которых мальчик ежедневно встречал на улицах. Но лица их изменились — в них почти не осталось озабоченности, напряжения, а часто и злобы, обычных в городской суете. Кто-то отрешенно улыбался, кто-то сосредоточенно шевелил губами в такт молитвенному пению, кто-то был погружен в себя и задумчив. Но все эти лица были… Да, они были светлыми.
Большинство этих людей были в повседневной одежде — лишь на головах многих женщин были платки, которые в обычное время на улицах почти не видно. Но мелькали и празднично разодетые, и казаки в разнообразной форме и папахах, шла группа детей в национальных кавказских костюмах, кажется, грузинских. Было и много военных с наградами на груди. Кроме многочисленных развевающихся над головами людей триколоров, Паша заметил в толпе два или три имперских черно-желто-белых стяга с двуглавым орлом.
Неким глубинным восприятием мальчик ощутил, что величественная эта процессия — каждый человек в ней — четко знает, куда идет, какова ее конечная цель. И что она будет двигаться к ней, что бы ни стояло у нее на пути.
А кое-что там-таки стояло. Вернее, не на пути — это бы пресекла охраняющая шествие полиция, а по тротуарам. Помимо многочисленных зевак, там были и люди с плакатами. Они сохраняли между собой приличную дистанцию, но, как убедился Павел, пройдя метров пятьсот в сторону площади Восстания, их было довольно много. Кто-то был в модных шмотках, другие производили впечатление опустившихся маргиналов, третьи вообще представляли из себя нечто непонятное, неопределенного пола. Но у всех были очень схожие выражения лиц — смесь глумливой насмешки и едкой злобы. Некоторые показывали участникам крестного хода непристойные жесты.
«Мракобесие в культурной столице не пройдет!», «Долой опиум для народа!», «Александр Невский — предатель России!», «Черт с вами, Мефистофель — с нами!» — гласили плакатики. Была тут и строчка из любимой песни депутата Зайчика: «Не будем жить во мраке, глотая горький дым!» Один худосочный юнец с радужным значком на груди и розовыми волосами держал даже лозунг: «Идите вы с вашим ходом на..!» Однако этот плакат довольно скоро отобрали полицейские, а брыкающегося юнца утащили.
Идущие, впрочем, по большей части попросту не обращали на протестующих внимания, продолжая двигаться к своей цели.
«Легок на помине», — подумал Павел, увидев Зайчика.
Тот, облаченный в свою «митинговую» одежонку, суетливо перебегал от пикета к пикету, часто вступая в пререкания с полицейскими, которые проверяли у протестантов документы и пытались выхватывать наиболее одиозные плакаты.
— Это одиночные пикеты, — донесся до Паши возмущенный голос депутата, — на них не нужно согласование! Люди мирно выражают свой протест против мракобесия и клерикализации, оставьте их в покое!
Пожарскому совсем не хотелось встречаться с Зайчиком, поэтому он предпочел смешаться с толпой. За головой процессии колонна расширялась и стала уже захватывать тротуары, вытесняя оттуда зевак и оплакаченных протестующих. Те сворачивали свои лозунги и скрывались в боковых улицах.