Сабля Цесаревича
Шрифт:
— Здравствуйте, мсье Жильяр! — повернулись к нему Алексей и его сестры, и мужчина ответил им теплой улыбкой:
— Добрый день, ваши высочества.
Паша не сразу сообразил, что сказано все это было по-французски. Этот язык им в гимназии преподавали всего два года, но, как оказалось, за это время он успел довольно неплохо его изучить — почти весь дальнейший разговор учителя с учениками был ему понятен.
— Мадемуазель Ольга, вы сегодня тоже с нами будете заниматься? — обратился Жильяр к самой старшей из сестер. — Я ведь правда уже научил вас всему, что сам знаю.
— Да,
Преподаватель со смущенным видом взял со стола один из учебников.
— Мсье Жильяр, я хотела бы все равно присутствовать на ваших уроках, чтобы продолжать практиковаться во французском языке, — ответила Ольга, делая вид, что не расслышала насмешки младшей сестры.
Но Настя не оставила попыток привлечь ее внимание.
— Ольга просто не хочет идти в спальню, ей там придется кровати застилать, сегодня ее очередь, — сообщила младшая сестра, заставив старшую уткнуться в первую попавшуюся книгу.
Татьяна, услышав это, нахмурилась еще сильнее.
— Оля, опять? — укоризненно заговорила она по-русски. — Мы же договаривались!
— Я после урока все сделаю, — пообещала Ольга, выглядывая из-за книги, после чего снова перешла на французский язык. — Так могу я присутствовать здесь, пока остальные занимаются?
— Конечно, ваше высочество, — ответил Жильяр, усаживаясь за стол и придвигая к себе еще один учебник.
Павел слушал их разговор и не мог избавиться от чувства «дежа вю». Он уже видел похожую сцену, когда одна из сестер подкалывала другую, а третья была недовольна ими обеими. С тех пор прошли годы, с тех пор их жизнь, судя по всему, изменилась самым страшным образом, но все они вели себя почти так же, как раньше. Пожарский не поверил бы в это, если бы не видел, что такое возможно, собственными глазами.
В дверь постучали.
— Входите! — отозвался учитель по-русски, и в комнату заглянула высокая и широкоплечая женщина в темном платье, белом переднике и накинутом на плечи вязаном платке.
— Прошу прощения, Петр Андреевич, — обратилась она к учителю. — Пришел Евгений Сергеевич, и он хочет сейчас осмотреть Алексея, потому что потом ему надо еще нескольких больных навестить.
— Конечно, пожалуйста, — с легким акцентом ответил по-русски Жильяр, после чего снова перешел на французский, обращаясь к Алексею. — Ваши сестры скажут вам, какое я дал задание.
Пашин друг закрыл свой учебник, поднялся со стула и, попрощавшись с учителем, направился к выходу. Пожарский двинулся за ним.
— Мсье Жильяр, вы все-таки не называйте нас больше высочествами, — услышал он голос Татьяны, выходя из комнаты.
Глава VIII
Павел почувствовал дома напряжение еще накануне вечером. Мама была непривычно молчалива, на вопросы отвечала односложно и вскоре после ужина они с отцом ушли в свою комнату. Выходя поздно вечером в коридор, мальчик слышал неразборчивый разговор на повышенных тонах.
Когда Павел проснулся, отца дома не было. Это было не очень удивительно — он довольно часто работал на выходных, его пациенты требовали внимания в любой день. Странно было, что дома оказалась мама, которая в последний месяц все выходные сидела в муниципалитете. Но сегодня она туда не пошла и была она очень нервной.
— Ешь скорее, — бросила она сыну, накрывая на стол завтрак.
Павел недоуменно посмотрел на родительницу, но сел к столу и занялся омлетом с ветчиной и зеленью.
Трапеза прошла в полном молчании, лишь мама гремела кастрюлями, переставляя их в процессе уборки с такой яростью, словно они были оккупантами, которых во что бы то ни стало надо остановить на рубежах семейного очага. Она была бледна, глаза запали — похоже, мало спала ночью. Если спала вообще.
Павел уже понимал, что после еды последует неприятный разговор, и даже догадывался, о чем он будет.
Он не ошибся.
— Сын, нам надо поговорить, — решительно сказала мать, увидев, что он доел свой омлет.
Павел вопросительно поглядел на нее.
— Мне сообщили о твоем новом друге, — надтреснутым голосом продолжала Людмила Алексеевна.
«Ну конечно!» — обреченно подумал Паша.
До мамы стопудово должна была дойти эта информация — у половины членов муниципального совета дети учились в той же гимназии, что и он. А там слухи сновали, словно головастики в старой луже.
— Я ушам своим не поверила! — мама возвела глаза к потолку и бессильно развела руками. — И отец тоже не поверил. И не верит. Он вообще хотел, чтобы я ничего тебе не говорила. «Ну не может наш сын с уголовником связаться…»
Она произнесла это, пытаясь подражать отцовскому басу. Вышло плохо, а оттого еще более неприятно.
— Я не связывался ни с каким уголовником, — мрачно произнес Павел, опустив глаза в стол.
Мальчик понимал, что это заверение на маму не подействует. Он чувствовал, что ей было очень страшно, что это страх диктовал все, что она сейчас говорила.
— Молчи! — почти взвизгнула женщина, яростно взмахнув случившимся в ее руке кухонным полотенцем. — Ты себя сильно умным считаешь, но ты еще мальчишка безмозглый, ничего в жизни не видел, в людях не разбираешься!
— Мама!.. — почти крикнул возмущенный несправедливыми обвинениями Паша, но Людмила продолжала бушевать.
— Я с этими твоими ножами смирилась — думала, перебесится и забросит их. Так он от ножей к бандитам перешел! Что теперь, будешь с ними на людей нападать в подворотнях — с этими своими ножами?! Выброшу их к такой-то матери! А тебя запру и репетитора найму, чтобы на дому учил, пока ты в разум не войдешь!
Мама была в панике и не могла остановиться. С одной стороны, Павел это понимал, но с другой в нем стал возрастать гнев на родительницу. Как она смеет подозревать его в таких идиотских связях! Как она могла усомниться в его уме! И как она смеет так отзываться о Леше!..
— Сама найду этого твоего уголовника, все про него узнаю, посажу его на годы, если не перестанешь с ним встречаться! — продолжала бушевать Людмила Алексеевна.
— Мама!!! — взревел наконец не выдержавший Павел.
Впервые в жизни услышав от сына такой рык, женщина на секунду застыла в изумлении. А тот воспользовался этим перерывом и разом выпалил: