Сага о драконе
Шрифт:
— Я могу ждать вечно. А ты?
Сипак снова лег, не готовый к тому, чтобы признать себя побежденным. Но, по мере того, как тянулись часы, а Карен не двигалась и не заговаривала снова, его разум начал задумываться о разном. Если Карен думала, что знала ответ, тогда в прошлом обоих должно быть нечто.
День наступил и прошел. Вечер уже делал тоже самое, когда Сипак спросил:
— А Пэн и Саул?
— Они под присмотром и нам не помешают. Ну что, разобрался?
— Нет, — последовал твердый и быстрый ответ.
— Дам тебе ключ к разгадке. Это случилось около четырех лет назад.
И тут же будто что-то, щелкнув, встало на место. Прошло четыре года, с точностью почти до дня, с тех пор, как они с женой стали близки, буквально в муках Пон Фарр. Поскольку служба их проходила в разных местах, времени провели они вместе немного, но провели весьма пылко. Легче было подавлять эти воспоминания, чем сожалеть о том, чему уже никогда не повториться. Ее смерть, заново пережитая в разговоре с Сибруком, особенно в годовщину их сближения, разворошила воспоминания достаточно, чтобы вызвать, как он теперь понимал, своего рода депрессию. Воспоминания, и хорошие, и дурные, навалились на него, подобно тонне кирпичей — внезапно, всем весом, накопившимся за прошедшие годы. Из-за того, что он подавлял их и не разбирался в них здраво, высвобождение зажатых до поры чувств принесло гораздо больше горя, чем следовало бы. Половодье чувств захлестнуло его, подобно лавине — дикой, неукротимой стихии.
Сипак перевернулся на живот и убаюкал голову в ладонях. Со времени их сближения до ее гибели прошло полтора года, и за этот срок они сумели увидеться два или три раза. Слишком мало воспоминаний, которые можно было бы смаковать, потому он не давал им ходу. Сокрытое добро — все равно что зло. Непрошеные слезы заструились по его лицу.
Чья-то нежная рука стряхнула с его голой спины налипший песок пэнова гнезда. Карен видела его потрясенное лицо и нахлынувший вслед за тем вал чувств. Обычно Сипак выбирал, какие переживания показывать окружающим — теперь выплеснулось непрошеное, нежданное. Вполне достаточно, чтобы подтвердить ее подозрения.
— Подавлял их, а потом отгораживался от них, верно ведь. — То было утверждение, а не вопрос. — Так я и думала. Позволь им выйти наружу. Тогда ты, может быть, сумеешь взглянуть в лицо Сибруку и своим воспоминаниям.
Сипак отвернулся от Карен, стыдясь слез.
— Я не боюсь видеть Сибрука.
— Тогда почему Пэн говорит, а Сибрук подтверждает, что ты не говорил с этим юношей-перинитом с того самого дня, как вы познакомились? И едва говорил с Саулом. Пэн считает — хорошо хоть ты на его вопросы отвечаешь, — Карен нежно погладила его по спине. — Слезы тоже помогают сбросить тяжесть.
— Вулканиты не плачут.
Но этому отрицанию противоречили порывистые рыдания, начинавшие сотрясать его тело.
— А люди — да, — Карен отняла руку, но по-прежнему сидела рядом с Сипаком. — Пэн говорит, что ты плакал в тот день, когда узнал о гибели моей сестры, и несколько дней после этого. Еще он сказал, что с тех пор ты не плакал и почти не говорил ни о ней, ни о тех днях, которые вы провели вместе, ни о ее смерти — разве только тебя к этому принуждали или спрашивали об этом. — Минуту она смотрела на вздымавшиеся рядом с ней плечи, потом спросила: — Хочешь, чтоб я ушла? Кое-что не стоит видеть никому.
— Нет. Останься.
Он перевернулся на спину, привлек к себе Карен и уткнулся лицом ей в колени.
Он плакал, а Карен массировала ему голову и спину. Вулканиты редко допускает внешне проявлять свои чувства, тем более в чьем-то присутствии. И когда они все же дают себе волю, неважно, по какой причине, после этого у них болят мышцы.
Когда поток слез обмелел и иссяк, оставив Сипака ослабевшим от выплаканного горя, Карен помогла ему встать и перебраться на кровать.
— Тебе здесь будет удобней.
Устроив его хорошенько, она пошла было к двери.
— Не уходи, — прошептал Сипак так тихо, что даже Карен с ее обостренным слухом едва уловила. — Останься, прошу тебя.
Карен опять подошла к кровати и села на край. Сипак приподнял покрывала, открыто приглашая. Она скользнула под одеяло и оказалась в кольце его рук. Скоро его подбородок лег ей на макушку.
— Спасибо.
— За что?
— За то, что осталась. Выслушала. Заставила взглянуть внутрь себя. Спасибо за воспоминания. — Он вздохнул. — За то, что ты — мой друг.
— Тяжко быть тем, кем должен, — ответила Карен. — Для тебя это — быть вулканитом. Для меня — быть контр-адмиралом и за все отвечать. Неважно, каковы причины — это делает необходимым наше одиночество, отсутствие близости с другим человеком. Иногда человеку просто необходимы объятья.
— Или что-то такое.
Сипак устроился поудобней и скоро, измученный, уже провалился в сон. Карен потребовалось немного больше времени, чтобы уснуть — она не привыкла спать с кем-то — но немного погодя они вдвоем мирно отдыхали, угнездившись в объятиях друг друга. На мгновение выглянул из Промежутка Пэн, ощутил, что его напарник снова успокоился, и удалился с зеленым водоворотом в глазах. Теперь, может быть, все опять пойдет своим чередом.
4. НЕВОЗМОЖНО ВО ВТОРОЙ РАЗ ПРОИЗВЕСТИ ПЕРВОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Прошло два дня с тех пор, как Сибрук виделся с начмедом Сипаком. По своему опыту, приобретенному на Вулкане, он знал, что во время их застольного разговора заставил Сипака окунуться в довольно болезненные воспоминания. Сибрук лишь надеялся, что не произвел ложного впечатления своим любопытством.
«Я тоже виновата, — заметила Зиа, сидя на его компьютере. — Если б я ничего не сказала, ты бы, может, ни о чем и не спросил».
«Я бы все равно в конце концов спросил его об этом, — ответил юноша. — По крайней мере, хоть он и не разговаривает со мной, но позволяет навещать себя Пэну и Саулу. — Он глянул в закручивавшиеся спиралью глаза золотистой огненной ящерицы. — Что, если я его еще чем-то расстроил?!?»
Зиа склонила голову набок, словно собиралась ответить, но, прежде чем она смогла осуществить свое намерение, раздался стук в дверь. Откинувшись в кресле, Сибрук отозвался:
— Войдите!
Дверь с легким шипением отворилась, и вошла контр-адмирал Карен Эмерсон. Не успела она сказать, чтобы он не напрягался, Сибрук подскочил в попытке встать по стойке «смирно». Его попытка обернулась повторением случившегося в первый день его пребывания на «Заре», с той лишь разницей, что на этот раз он не зацепился за ножку стола, а споткнулся о собственные ноги. И полетел дальше, прямо в руки контр-адмирала Эмерсон.