Сага о Гильгамеше
Шрифт:
– - Веди меня к богине, старуха, - сурово приказал он склонившейся привратнице.
Бочком-бочком, словно опасаясь удара в спину, старуха повела его переходами храма. Она то и дело оглядывалась, омерзительно улыбаясь слюнявой беззубой улыбкой, и как будто спрашивала: "Ну что, натешился? Больше не будешь буянить?". Гильгамеш следовал за ней, набухая свирепостью, делая вид, что не замечает этого липкого взгляда.
Прорицательница ждала его. Едва он вошёл в змеиную комнату, она тягуче выгнула спину и произнесла, слегка покачиваясь в такт словам:
– - Боги открыли мне смысл твоего видения, повелитель Урука. Но прежде я требую от тебя ответа за те бесчинства, что ты устроил в моём доме.
– - Демон Ала закрыл мне глаза и уши, - угрюмо ответил Гильгамеш.
–
– - Оправдания не помогут тебе. Ты обесчестил священное место, надругавшись над его служителями.
– - Я заслужил твой гнев, богиня, Скажи, чем мне искупить вину?
– - Дом мой находится в небрежении. Пришли сюда работников обмазать стены и прочистить колодец. Пусть они также обновят амбар и стойла для скота. Ещё пришли девять коров и тридцать коз, дабы мои слуги не страдали от голода. Если ты выполнишь это, гнев мой уйдёт.
– - Я сделаю, как ты просишь, Нанше.
Прорицательница удовлетворённо покачала головой.
– - А теперь слушай, что хотели сказать тебе боги, посылая видение. Горестный облик твоего отца - это предчувствие твоей судьбы, если не будешь ты следовать слову богов и уступишь город Инанны грязному воинству Забабы. Рассыпавшееся в прах тело его - это пепел твоей души, спалённой огненным дыханием бога войны. Подобно тому, как ветер носит его по свету, превращая в пыль память о людях и странах, так развеет он и твою славу, если покоришься ты Акке. Пылающий город за твоей спиной - это Урук, преданный его повелителем и обречённый на уничтожение. А рыдающая женщина на пристани - это сама Инанна, увидевшая гибель своего чада. Понятны ли тебе мои слова, Гильгамеш?
– - Понятны, о мудрейшая из богинь.
Казалось, крылья выросли на спине Гильгамеша. Он легко вскочил на ноги и провозгласил:
– - Отныне глаза мои открыты для истины. С чистой душой я вступаю на эту стезю. За твои пророчества, о ясноокая, я пришлю тебе двадцать коров и пятьдесят коз. И пусть никогда более ни ты, ни твои слуги не знают нужды.
Прорицательница томно прикрыла ресницы. Губы её тронула улыбка. Вождь радостно вздохнул и вышел из комнаты.
– - ...И потому я, Гильгамеш, богопомазанный повелитель сего места, во имя Ана и Инанны обращаюсь к вам, жители Урука: встаньте стеной на защиту своих домов и угодий! Не дайте свершиться злодеянию, за которое вас проклянут ваши потомки. Отразите натиск Киша, дабы пролилось на вас изобилие всех плодов земных, а души ваши по смерти телесной наши достойное упокоение в чертогах благословенной Эрешкигаль.
Гильгамеш замолчал. Он стоял на высокой каменной площадке, облачённый в тяжелый воинский доспех, а перед ним колыхалось шумливое людское море. Весь Урук был здесь: богатые купцы с разряженными женами и пропылённые камнетёсы в грязных фартуках, осанистые служители храмов в валикообразных париках и взъерошенные писаря с тонкими заострёнными палочками за ухом, почерневшие от солнца дубильщики кожи и мелкие лавочники с корзинами за спиной. Между ними шныряли какие-то тёмные личности с гнилым оскалом на небритых лицах, ходили площадные девки, призывно покачивая бёдрами. Люди самых разных занятий и возрастов, разного достатка и положения пришли на площадь, чтобы послушать вождя и высказать своё мнение. Немало было в толпе и воинов из дружин Больших домов. Насупленные, они стояли отдельно, с настороженностью глядя на Гильгамеша и грозно бряцая оружием. Весть о том, что старейшины взяты под стражу, заставляла их гневно стискивать зубы, в ярости сжимая рукоятки ножей на поясах. Их было так много, что Гильгамеш невольно холодел всякий раз, когда обращал на них свой взор. Достаточно было одному из них бросить клич, и вся эта орава ринется на него, сметая тонкую цепочку храмовых стражников, что выстроилась возле постамента. Любой ценой нужно было убедить этих людей, что кара, постигшая их старейшин, была справедлива. Поэтому вождь не скупился на чёрные краски, описывая недостойное поведение больших людей Урука, грозил отступникам божьими карами, но одновременно
Закончив свою речь, Гильгамеш тревожно обежал взглядом лица людей, пытаясь угадать, что думают они о его словах. Удалось ли ему подвигнуть их на битву или красноречие его пропало втуне, внеся лишь разлад в эти тёмные души? Кто может сказать, что на уме у всех этих проигравшихся в пух и прах торговцев, замордованных жизнью земледельцев, спившихся ремесленников и блудливых священнослужителей? Разделяют ли они хотя бы краешком своих изувеченных душ заботу о величии Урука, или давно уже положились на авось, прожигая в веселье и беспутстве оставшиеся годы? Как угадать их устремления?
– - Скажи, повелитель, - обратился к нему один из воинов.
– Правду говорят, что Инанна еженощно нисходит к тебе, пророчествуя о грядущем?
– - Неправда, - сурово ответил Гильгамеш.
– Знание богов сокровенно и не предназначено для умов смертных. Я знаю лишь то, что боги считают нужным открыть мне, посылая свои знаки.
– - А правда, что твой отец, божественный Лугальбанда, по мановению крыла Анзуда [18] был наделён способностью в несколько дней одолевать путь до любой страны?
18
Анзуд (Анзу, Зу, Имдугуд) - львиноголовый орёл из подземного мира, приносивший грозу.
– - Это правда. Как иначе он мог наведаться в Урук, когда наше войско стояло у стен Аратты?
Люди зашумели. Им понравились и речь Гильгамеша, и его ответы. Но многие, в особенности бойцы из отрядов Больших домов, ещё сомневались.
– - Скажи, что будет со старейшинами?
– вопросил его откуда-то с другого конца площади могучий зычный голос. Гильгамеш окинул взглядом вопрошавшего, оценил сурово сомкнутые брови и мощную длань, лежавшую на ножнах, отметил про себя неколебимость позы, с которой воин стоял посреди людского волнения.
– - Изменники, передавшиеся Забабе, будут сегодня вечером отданы на суд Эрешкигаль, - жёстко отчеканил он.
– Пусть богиня сама определит, куда их поместить. Остальные, не запятнавшие себя сношениями с врагом, будут сидеть в моём дворце, пока разум их не прояснится, а уши и глаза вновь не откроются для небесных знамений. Такова воля Инанны.
Люди загомонили пуще прежнего. Жестокость приговора смущала их, но ставить под сомнение прозорливость богини никто не решался. Удручённые свалившимся на них несчастьем, урукцы пребывали в растерянности и сокрушённо покачивали головами, скорбя о печальной участи старейшин. Толпа начала редеть, многие поспешили домой, желая в преддверии великих событий припрятать имущество. Иноземные торговцы, плотной кучкой стоявшие в стороне, заторопились к кораблям. Всё пришло в движение. Людское море забурлило, закипело, пошло волнами. Гильгамешу стало зябко. Срывающимся от волнения голосом он проорал, потрясая кулаком:
– - И знайте! Что бы ни решили вы сегодня, я всё равно выйду на битву с Забабой. Пусть я погибну, но жизнь моя будет отдана во славу Инанны. Вам же останется лишь надеяться на милость Акки и снисхождение богов.
Эти слова как будто встряхнули людей. Растерянность в их глазах сменилась решимостью.
– - Веди нас, праведный пастырь! Мы верим тебе! Да пошлёт тебе Инанна победу!
– откликнулось сразу несколько голосов.
– - Готовы ли вы биться с Аккой?
– взревел Гильгамеш.