Салка Валка
Шрифт:
Затем лучшие представители союза рыбаков в сильном возбуждении направились к Йохану Богесену. Их пригласили в контору, предложили по сигаре. Они все еще горячились и возмущались, но их угостили кофе, после чего они сочинили убедительный протест судье, где изложили все детали дела, и, получив на прощанье по стакану водки, добытой из-под полы, спокойно разошлись по домам. Позже, днем, на площади подрались пятеро мужчин, не нанеся, правда, друг другу большого увечья. Несколько пьяных разбили в двух домах окна, но стекла тут же вставили за их счет. Вечером состоялась встреча между Йоханом Богесеном и представителями обоих союзов. Они пытались прийти к соглашению. Союз рыбаков согласился поступиться своими требованиями и пойти на некоторые уступки, что, собственно, первоначально и предлагала Салка Валка. Но Йохан Богесен
Йохан Богесен сказал «нет». На этом кончилось совещание.
В поселке шла забастовка.
На следующий день группа молодых людей, противников независимости, пыталась стащить со стропил Катринуса Эйрикссона, прославленного борца за независимость. Он как раз был занят постройкой нового склада для Йохана Богесена, где будет храниться нажива для рыбы, с тем чтобы зимой он мог продавать ее союзу рыбаков с небольшой выгодой для себя — всего лишь в пятьсот — тысячу процентов. Эти молодые люди потребовали, чтобы Катринус Эйрикссон подписал тарифные ставки союза рабочих, если он желает заниматься своим делом, то есть вколачивать гвозди. Катринус отказался и продолжал стучать молотком. Его спросили, правда ли, что он получил от Йохана Богесена десять крон за то, что отвинтил протез у Бейнтейна из Крука. Его также спросили, сколько ему обещали за то, чтобы вывести из строя руководство союза, и сколько за убийство Арнальдура Бьернссона. Борец за независимость ответил, что он не собирается разговаривать с предателями родины.
— Долой независимость! — закричали парни.
— Предатели! — прошипел Катринус, держа между зубами несколько четырехдюймовых гвоздей.
С берега подошла группа мальчишек, человек тридцать, один грязнее и оборваннее другого. Они весело смеялись над борцом за независимость. Вскоре подошли также две девушки-служанки и три рыбачки. К ним присоединились несколько моряков, приударявших за рыбачками. Борец за независимость продолжал вколачивать гвозди. Кто-то из мальчишек, схватив ком грязи, швырнул его в поборника независимости.
— Трусы! — послышалось в ответ.
В него полетело сразу несколько комьев. Началось настоящее состязание в меткости. Мальчишки стали бросать в него и щепки. Когда поблизости не осталось грязи, полетели камни.
— Долой убийцу! — закричал кто-то, хотя всем было известно, что он пока никого не убил. Наоборот, он был единственный человек в поселке, заработавший синяки. Столько лет он боролся за независимость и нигде, никогда не встречал таких разногласий, как в Осейри: Салка Валка и Свейн Паулссон предали дело родины. Говорят, управляющий грозился уехать отсюда, потому что союз рыбаков и фирма никак не могут прийти к соглашению.
— Долой частную собственность! Да здравствует объединенный фронт рабочих! — кричали эти заблудшие души.
У постройки собиралось все больше и больше народу, главным образом те, кого Катринус называл предателями родины. В конце концов поборнику частной собственности, с головы до ног покрытому грязью и с двумя синяками под глазами, пришлось спуститься вниз — ничего другого ему не оставалось. Сейчас он был так зол, что мог бы легко справиться с четырьмя парнями. Он решил идти напролом и смести с лица земли этих хулиганов из союза рабочих. Но провидение спасло его от их кулаков, потому что и в их лагере каждый мог справиться с четырьмя врагами. В этот день на площади наверняка произошло бы кровопролитие, если бы этой драке не воспрепятствовали. Что же случилось? Неожиданно, как дух в образе человека, среди народа появился Йохан Богесен.
— Нет, нет и нет, — сказал он и протянул палку, точно шлагбаум, оградив героя от буянов из союза рабочих. — Никакого насилия у нас в поселке! Все, кто не желает трудиться, могут оставить работу и действовать согласно своим убеждениям. А работать честным людям или нет — это уж решит закон.
— Закон! — передразнил его кто-то. — Это выдумки толстосумов. Все законы придуманы богатыми против нас.
— Какие бы ложные теории вы ни вбили себе в голову, я всегда буду смотреть на вас как на своих детей, хотя в данный момент фирма и не может увеличить заработную плату. До сих пор каждый
При виде такого благородства и мужества кое-кто потупил глаза. Тем временем Йохан Богесен, потрепав по щеке подвернувшихся под руку ребят, направил их в лавку: скажите, что я разрешил дать вам немного изюму. Затем он походил по постройке, что-то мурлыча себе под нос и тыча палкой то туда, то сюда. Он договорился с союзом рабочих, что в случае дождя инструменты будут внесены в помещение. Сам он внес пилу. Шла всеобщая забастовка.
На следующий день к пристани причалил грузовой пароход. Стояла ясная, солнечная погода, по никто не двинулся, чтобы выгрузить рыбу. Двери рыбных пакгаузов были закрыты. Пикет союза рабочих стоял на самой площади, внимательно следя за тем, чтобы никто пальцем не шевельнул «для Йохана Богесена». До чего же ослеплены эти бедняги! Они отказались разгружать товары, жизненно необходимые им самим. Арнальдур Бьернссон расхаживал по площади в сопровождении двух дюжих парней и великодушно разрешал вносить и выносить почту, входить и выходить пассажирам.
Вскоре стало известно, что этим пароходом собирались уехать Аунгантир Богесен и его мать. Они вместе отправлялись в Данию. Кое-кто из пикетчиков вопросительно посмотрел на Арнальдура: разрешить ли им сесть на пароход или нет? Аунгантир, у которого было срочное дело в Копенгагене, связанное с ловом, стоял на пристани бледный-бледный. Кто-то вслух сравнил его лицо с опаленной головой овцы. У него, так же как и у Арнальдура, была личная охрана. Фру Богесен на датском языке взывала к всевышнему. Арнальдур ответил: ну пусть их едут. Йохан Богесен попрощался со своими близкими, получившими благосклонное разрешение на отъезд. Пароход отошел. А старик продолжал стоять на берегу, гордый, как утес, среди бушующего произвола, держа над головой шляпу. Он знал, как вести себя в любом затруднительном положении. Он никогда не давал воли своим чувствам и никогда ни перед чем не отступал. На следующее утро лавка оказалась закрытой.
Забастовка продолжалась.
Следует сказать, что все способствовало забастовке: каждый день приносил успех делу — красные флаги, бесконечные встречи, особенно среди молодежи, блестящие речи, пение, любовные истории. Отцы семейств выезжали в крошечных яликах и с опасностью для жизни ловили небольшую рыбешку для ежедневного пропитания, «поскольку фирма решила уморить людей голодом», и по-братски делили добычу между собой. И тем не менее никогда раньше в поселке так не чувствовалось недостатка в витамине В, как сейчас. Арнальдур успевал побывать всюду и все знал. Каким-то шестым чувством он узнавал, как реагируют на забастовку кредиторы Йохана Богесена, в том числе и король Испании. Много времени он проводил на телеграфе, поддерживая связь со всем миром. Ожидался пароход из-за границы. Он должен был привезти масло, бочки и соль для засола сельди. Некоторые предсказывали, что, когда придет пароход, Йохан Богесен не сможет устоять перед искушением. Он сдастся. Если же он не сделает это по доброй воле, его заставит союз рыбаков; их доходы зависят от улова сельди, они должны выходить в море и ловить, как бы высоко ни поднялась заработная плата. Но вот из Копенгагена пришла телеграмма от кредиторов фирмы, которые, между прочим, являлись и кредиторами союза рыбаков через посредство Йохана Богесена. Она гласила: «До получения банком гарантии всякая поставка товаров прекращается. Настаиваем прекратить требования повышения зарплаты начать работы тчк».
Теперь весь вопрос заключался в том, решится ли Йохан Богесен, невзирая на долги, оставшиеся от предыдущих уловов, выдать банку гарантию за целый пароход разных товаров. Эти товары крайне необходимы для лова, но ведь они могут пролежать все лето без употребления. Но в конце концов, когда все бездействует, работа не двигается и товары не продаются, можно ли при этих условиях требовать у рыбопромышленника, чтобы он поступился своими доходами хотя бы в миллион крон? Что тут делать? А как обстоят дела в Испании? Говорят, что испанский король решил пока не отказываться от короны, поэтому рынок обеспечен. А что говорят банки на Юге? Они требуют постоянной информации то о том, то о другом — о дьяволе и его бабушке, — но окончательного своего решения пока не сообщают.