Саломея
Шрифт:
Он подхватил большой черный пакет, стоявший на полу рядом с туалетным столиком, и пошел к двери, одергивая замшевый пиджак, приглаживая волосы, бессознательно охорашиваясь, как щеголеватый мужчина, привыкший нравиться женщинам. Глядя ему вслед, Елена испытала такой острый приступ раздражения, что едва справилась с желанием выложить ему все, как есть, увидеть страх в его глазах, услышать дрожащий, растерянный голос, спрашивающий, что же делать?! Но она смолчала, до боли прикусив нижнюю губу.
Когда Михаил скрылся в коридоре, женщина присела на край пышной постели, заваленной одеждой.
В спальню никто не заглядывал, и Елена решилась на минуту прилечь. Закрыв глаза, она заставила себя отрешиться от действительности и на несколько мгновений погрузилась в оцепенение, похожее на паралич. Этой простой методике восстановления сил она научилась давно, использовала ее в моменты крайней усталости и порою даже засыпала незаметно для себя.
Заснула ли она сейчас, Елена понять не могла, знала одно – к реальности ее вернул тихий, но очень отчетливый звук рыданий. Плакала девушка, и голос был похож на Кирин. Сев на постели, женщина пригладила растрепавшиеся волосы и растерянно оглянулась, пытаясь определить источник звука. «Ее опять прогнали из-за стола, и она рыдает у себя в комнате!» – поняла Елена. Торопливо поднявшись, она вышла из спальни и заглянула в комнату Киры, но там было пусто. Включив свет, женщина убедилась, что слух ее подвел. Звук рыданий исчез, как галлюцинация.
– Так и с ума можно сойти! – проговорила Елена, нажимая на выключатель и закрывая дверь.
Проходя мимо столовой, она остановилась на пороге, думая увидеть Киру, но девушки не оказалось и там. Вообще, гостей заметно поубавилось, многие явно сочли поминки оконченными и разъехались. Остались лишь самые упорные, вероятно, считающие себя обязанными отбыть весь вечер полностью. Наталья Павловна все так же сидела во главе стола, бархатное платье с чужого плеча придавало ей вид неудачно одетой восковой фигуры. Ее желтое лицо застыло в страдальческой гримасе, на нем легко можно было прочитать девиз: «Жертвуй собой и не жди благодарности! Я смертельно устала, но исполню свой долг до конца!» Исай Саввич, совсем уже хмельной, с бессмысленным видом водил вилкой по тарелке, размазывая остатки винегрета, и время от времени содрогался, шумно икая. Соседка при этом косилась на него с ненавистью, которой старичок, к счастью, не замечал.
Михаил исчез, по всей вероятности, уехав сразу после того, как расстался с Еленой. Вообще, женщина с трудом могла определить, сколько времени провела в спальне. То ей казалось – несколько минут, то, глядя на немногих задержавшихся гостей, она решала, что прошло не меньше получаса. «Неужели заснула? Даже не слышала, как заходили в спальню, брали с постели вещи! Наверное, все решили, что я напилась!»
Кириного сопровождающего здесь не было, и это окончательно убедило ее в том, что девушка уехала. Женщина тоже не собиралась задерживаться. Спустившись в лифте, Елена, не приближаясь к Татьяне Семеновне, помахала ей на прощание рукой, надеясь, что та ее не остановит. Однако
– Уходите? Ой, подойдите на минуточку, пожалуйста!
«Вот человек, которому всегда есть, что сказать!» – Елена, скрепя сердце, повиновалась, пытаясь побороть усталость и изобразить улыбку.
– Ну, как там, наверху? – заговорщицким шепотом поинтересовалась женщина.
– Все заканчивается, – вяло ответила Елена.
– Да я не об этом! Я краем уха слышала, что Кира Наталье скандал устроила?
– В общем, да… Повздорили из-за чепухи… – Елену очень стесняло присутствие третьего лица. На диванчике, за спиной Татьяны Семеновны, сидела крупная женщина средних лет, в расстегнутом пальто и съехавшей на затылок шелковой косынке. Она внимательно прислушивалась к каждому слову и даже не пыталась скрыть своего любопытства.
– Это Юля, ночная вахтерша из соседнего подъезда, – представила ее Татьяна Семеновна, догадавшись, очевидно, о причине смущения Елены.
– Хотела проводить гроб, да не вышло, к сыну в больницу ездила, – неожиданно низким, почти мужским голосом проговорила та. – Жалость-то какая, невозможно сказать! Да еще все это в мое дежурство произошло, а я, вот хоть на части меня режьте, ничего подозрительного не видела! И как такие вещи незаметно делаются… – Подавшись вперед и еще больше понизив голос, так что он превратился в полузадушенный хрип, женщина добавила: – Самое страшное, что чужих-то из подъезда тем утром не выходило!
Громко и многозначительно цокнув языком, она снова откинулась на спинку дивана.
– Вот с тем и примите, – вздохнула Татьяна Семеновна. – Сколько следователь ее ни тряс, ничего больше не узнал.
– И рада бы что-то вспомнить, да нечего, – подхватила Юля, явно не любившая оставлять за кем-то последнее слово. – Обычное дежурство. Разве что заступила я накануне попозже, незадолго до одиннадцати часов. У меня в тот вечер сын в больницу попал, ногу сломал на тренировке. Он в хоккей играет! – с гордостью добавила она.
– Обычно ведь ты сидишь с семи до семи? – уточнила Татьяна Семеновна.
– Как полагается. Но в ту смену все шло наперекосяк. Анастасия отказалась меня выручить, так что вечером с семи до одиннадцати пост стоял брошенный… А утром, когда я уже чаю напилась и мое время кончилось, – она не явилась, хотя я же просила ее не опаздывать, мне опять к сыну нужно было! – Юля раздраженно повысила голос, будто продолжая неоконченный спор. – Только в семь тридцать она нарисовалась, да и то странно – откуда-то сверху спустилась, и по лестнице, не на лифте. Это меня взорвало – сама одолжений никому не делает, а я ее жди!
– Она вообще вредная, – осторожно согласилась Татьяна Семеновна, пойдя наперекор своему принципу не говорить ни о ком плохо. Видимо, она пыталась наладить контакт с будущей коллегой. – Иногда из принципа упирается, только бы по-своему сделать. Попал у человека сын в больницу – помоги, отложи дела… Да и какие у нее дела! Одинокая, бездетная, вдова…
– Нет никаких дел, вы правы! – Юля даже раскраснелась, припомнив стычку со своим врагом. – Она тем утром просто ходила под дверьми подслушивать, я уже не раз ее на этом ловила!