Сальватор. Том 2

Дюма-отец Александр

– Вы спрашивали, что со мной.

– Да.

– Мне страшно, я трепещу! Я то и дело подходил вчера к двери и прислушивался…

– Вам не пришлось слишком долго ждать.

– Нет, и я благодарю вас от всей души, Регина!.. Когда я вас ждал, меня охватывала дрожь.

– Бедный друг!

– Я говорил себе: «Застану ее в слезах, в отчаянии, она мне скажет: „Петрус, невозможно! Я приняла вас нынче вечером только затем, чтобы сообщить: «Я не увижу вас завтра!“

– Как видите, друг мой, я не в слезах, не в отчаянии, я весело улыбаюсь. Вместо того чтобы сказать: «Я не

увижу вас завтра!» – я говорю вам: «Завтра ровно в полдень, Петрус, я буду у вас». Правда, завтра мы приедем не вдвоем с Пчелкой, а еще и с тетей. Но она плохо видит без очков, зато так кокетлива, что надевает их лишь в случае крайней нужды. Тетя время от времени засыпает и тогда видит еще меньше. Мы будем обмениваться взглядами, касаться друг друга, вы будете слышать шелест моего платья, я склонюсь над вашим плечом, проверяя сходство портрета с оригиналом, – не в этом ли радость, счастье, опьянение, Петрус, особенно если сравнивать со страданием, когда мы не можем видеться?

– Не видеться, Регина! Не произносите этого слова! Это моя извечная душевная мука: в любую минуту может случиться так, что я вас больше не увижу.

Регина едва заметно пожала прекрасными плечами.

– Не увидите меня больше! – повторила она. – Да какая сила в мире может помешать мне с вами видеться? Этот человек?

Но вы же знаете, что мне нечего его бояться. Вот если бы о нашей любви узнал маршал… Однако кто может ему донести? Никто!

А если и донесут, я стану отрицать, я готова солгать, я скажу, что это неправда. А ведь мне было бы непросто заявить, что я вас не люблю, дорогой Петрус, не знаю, хватит ли у меня на это смелости.

– Дорогая Регина! Значит, в посольстве все по-старому?

– Да.

– И он уезжает в конце этой недели?

– Сейчас он получает в Тюильри последние указания.

– Хоть бы ничего не изменилось!

– Не изменится. Кажется, решение уже принято на Совете министров. О, если бы мне не было так скучно говорить о политике, я передала бы вам разговор моего отца с господином Раптом, что убедило бы вас окончательно.

– Расскажите, расскажите, дорогая Регина! С той минуты, как политика может влиять на наши встречи, политика становится для меня объектом пристального изучения, какому только может отдаваться человеческий разум.

– В настоящее время возможна смена министра.

– Ах, дьявольщина. Вот чем объясняется отсутствие моего друга Сальватора, – заметил Петрус. – Он в этом замешан.

– Неужели?

– Да. Продолжайте, Регина.

– В кабинет министров входят господин де Мартиньяк, господин Порталис, господин де Ко, господин Руа. Портфель министра финансов предложили господину де Маранду, но он отказался. Еще туда войдут господин де ла Ферронней и, может быть, мой отец… Но отец не хочет входить в смешанный кабинет, в переходный кабинет, как он его называет.

– Ах, Регина, политика – прекрасная вещь, когда о ней говорите вы!.. Продолжайте, я вас слушаю.

– Господин де Шатобриан, впавший в немилость после своего письма королю за три дня до известного смотра национальной гвардии, на котором солдаты кричали: «Долой министров!» – и удалившийся в Рим после

пепелища, получит назначение посла; происходит, как говорят, поворот в политике.

– А вы, дорогая Регина, какое назначение получили?

– Мне поручено охранять особняк на бульваре Инвалидов, в то время как мой отец будет, по-видимому, назначен комендантом дворца, а господин Рапт – чрезвычайным посланником к его величеству Николаю Первому.

– Именно этого я и боялся: вдруг это поручение окажется неисполнимым?

– Напротив, можно быть уверенными в успехе: наши политики намерены выйти из союза с англичанами и войти в альянс с русскими. Маршал стремится к этому всеми силами. Тогда мы получили бы рейнские области и возместили бы убытки Пруссии за счет Англии… Ну, все понятно?

– Я ошеломлен! Как все это помещается вот в этой прелестной головке, Бог мой! Позвольте мне поцеловать вас в лоб, прекрасная Регина, а то мне кажется, что его уже избороздили морщины.

Регина откинула голову назад, и Петрус мог убедиться, что со вчерашнего дня она не успела постареть на пятьдесят лет.

Петрус поцеловал ее в перламутровый лоб, потом в глаза.

У него вырвался стон.

Регина отпрянула. Она почувствовала на своих губах горячее дыхание Петруса.

Петрус бросил на нее умоляющий взгляд, и она сама кинулась ему на шею.

– Значит, в конце недели он уедет и вы будете свободны? – прошептал Петрус.

– Да, милый.

– Ждать осталось совсем немного. Лишь бы только за эти дни, ночи, часы и минуты не случилось несчастья!

И молодой человек, подавленный дурными предчувствиями, опустился на скамейку, увлекая за собой Регину.

Они нежно прильнули друг к другу, и голова Регины сама собой опустилась Петрусу на плечо. Девушка хотела было ее поднять, но Петрус взмолился:

– О, Регина!

И головка опустилась снова. Им обоим было так хорошо вдвоем, что они не замечали времени.

Вдруг до их слуха донесся стук колес. Регина подняла голову и прислушалась.

Кучер крикнул:

– Ворота!

Ворота распахнулись. Грохот колес приближался. Карета въезжала во двор.

– Вот они! – сказала Регина. – Я должна встретить отца.

До завтра, дорогой Петрус!

– Боже мой! – пробормотал Петрус. – Как бы я хотел остаться здесь до завтра!

– Да что с вами такое?

– Не знаю, но чувствую, что несчастье близко.

– Мальчишка!

Регина снова подставила Петрусу лоб для поцелуя.

Молодой человек коснулся его губами, и девушка исчезла в темных аллеях, бросив на прощание тому, кого покидала, два слова в утешение:

– До завтра!

– До завтра! – грустно вымолвил Петрус в ответ, будто слышал не любовное обещание, а угрозу.

Несколько минут спустя Петрус услышал шаги, его тихо окликнули.

Это была Нанон.

– Калитка открыта, – сообщила старушка.

– Да, да, спасибо, Нанон, – отозвался Петрус, сделав над собой усилие, прежде чем подняться на ноги.

Послав мысленно Регине поцелуй, в который молодой человек вложил душу, сердце, жизнь, он вышел через калитку незамеченным. Коляска ожидала его в сотне футов.