Сальватор
Шрифт:
– Но ведь все кому-то подчиняются.
– Клянусь, гражданин консул, – сказал капитан, – что до сих пор я подчинялся только одному Господу Богу. И даже когда он передавал мне через своего первого адъютанта господина Ветра приказ спустить паруса, чтобы переждать бурю, мне неоднократно случалось – настолько я был охвачен демоном неповиновения – идти в шторм с нижними парусами, с поднятым кливером и бизанью. Отсюда следует, что если я стану капитаном военного фрегата, мне придется повиноваться не только Богу, но и вице-адмиралу, адмиралу, министру флота и кому-то еще. Для одного слуги будет слишком много хозяев.
– Я вижу, – сказал Первый консул, – что вы не забыли того, что вы – из семьи Куртенэ и что ваши предки некогда правили Константинополем.
– Действительно, гражданин Первый консул, я этого не забыл.
– Но я, к сожалению, не могу сделать вас императором Константинополя, хотя я едва и не сделал обратного тому, что совершил Бодуэн. То есть не вернулся из Иерусалима через Константинополь вместо того, чтобы двинуться на Иерусалим через Константинополь.
– Да, гражданин. Но вы можете сделать другое.
– Конечно. Я могу создать майорат для вашего старшего сына, женить вас на дочери одного из моих генералов, если вы пожелаете породниться со славой, или на дочери одного из моих поставщиков, если вы захотите породниться с деньгами…
– Гражданин Первый консул, у меня есть три миллиона ливров, что получше, чем майорат. Что же касается моей женитьбы, то и тут дело уже решенное.
– Вы собираетесь взять в жены дочь какого-нибудь курфюрста или маркграфа немецкого?
– Нет, я собираюсь жениться на бедной девушке по имени Тереза, которую люблю уже восемь лет и которая ждет меня целых семь лет.
– Черт! – воскликнул Бонапарт. – Что-то мне не везет: Сен-Жан-д'Арк там, вы – здесь!.. И чем же вы рассчитываете заняться, капитан?
– Все очень просто, гражданин: сначала я женюсь, это дело очень спешное. Если бы не ваше приглашение, я не уехал бы из Сен-Мало накануне свадьбы.
– Хорошо, а что потом, после свадьбы?
– Буду спокойно наслаждаться миром, тратить свои три миллиона и напевать, как пастух у Виргилия:
О Meliboee, deus nobis haec otia fecit! [6]6
«О Meliboee, deus nobis haec otia fecit» (лат.) – «О Мелибей, нам бог спокойствие это доставил». (Прим. изд.)
– Гражданин капитан, я не очень силен в латыни.
– Да, особенно, когда речь идет о мире, не так ли? Но я не прошу у вас мира на тридцать лет. Ни в коем случае. С меня будет достаточно года или двух для того, чтобы понаслаждаться медовым месяцем, вот и все. После этого, клянусь, при первых же выстрелах орудий… Ведь моя «Прекрасная Тереза» все еще в полном здравии!
– Итак, я не могу ничего для вас сделать?
– Честное слово, я об этом сейчас думаю.
– И ничего вам на ум не приходит?
– Пока нет. Но если надумаю, слово Эрбеля, я вам немедленно об этом напишу.
– А вы не хотите, чтобы я стал крестным отцом вашего первенца?
– Это было бы нечестно, гражданин консул. Я уже дал слово.
– Кому же это?
– Пьеру Берто по прозвищу «Влезь на ванты», моему боцману.
– А не пожелает ли этот славный человек уступить мне свое право, капитан?
– Ну уж нет! Он не уступит его даже самому китайскому императору. Но тут и обсуждать не приходится: он завоевал это право своей саблей.
– Каким же образом?
– Прыгнув вторым на палубу «Калипсо». Мы с вами храбрые люди, генерал, поэтому я признаюсь вам, что он все-таки опередил меня там… Но я предпочел этого не заметить.
– Ну что ж, капитан, хотя я и не смогу порадоваться вместе с вами, позвольте мне, однако, надеяться на то, что вы дадите еще знать о себе.
– Начните войну, гражданин Первый консул, и вы обо мне услышите, это я вам обещаю.
– Ладно! Ничего не попишешь. В таком случае до встречи на войне!
– До встречи, гражданин Первый консул!
И Пьер Эрбель пошел к двери. Но тут же вернулся.
– Дело, видите ли, в том, – произнес он, – что я не могу обещать вам того, что мы с вами встретимся.
– Но почему же?
– Да потому что вы – сухопутный генерал, а я – моряк. И таким образом встречи наши не могут быть частыми: ведь вы будете в Италии или в Германии, а я – в Атлантическом или Индийском океане. Посему я желаю вам успеха в ваших кампаниях, гражданин Первый консул.
– А я желаю вам успехов в ваших плаваниях, гражданин капитан.
На этом капитан и Первый консул расстались. Свидеться вновь им суждено было только спустя пятнадцать лет в Рошфоре.
Спустя три дня после того, как он покинул дворец Тюильри, Пьер Эрбель вошел с распростертыми объятиями в маленький домишко Терезы Бреа, находившийся в деревне Планкоет на берегу Аркенона в четырех-пяти лье от Сен-Мало.
Вскрикнув от радости, Тереза бросилась в объятия Пьера.
Она не видела его целых три года. О его возвращении в Сен-Мало и о его немедленном отъезде в Париж она узнала из третьих рук.
Любая другая девушка, окажись она на месте Терезы, пришла бы в отчаяние и стала бы ломать голову над тем, какое же важное дело заставило ее возлюбленного подавить в себе желание немедленно увидеться с нею. Но она, веря в слово, данное ей Пьером, пошла помолиться Богоматери Планкоета и поблагодарила ее за его благополучное возвращение. И даже не задумалась о причинах столь поспешного отъезда жениха в Париж.
Мы видели, что Пьер Эрбель прибыл в Париж всего за час до назначенного ему времени аудиенции и покинул столицу уже через час после завершения разговора с Первым консулом. Таким образом, его отсутствие длилось всего лишь шесть дней. Отметим справедливости ради, что эти шесть дней показались Терезе шестью столетиями.