Сальватор
Шрифт:
Пьер Берто, будучи прекрасным наводчиком, лично отвечал за наведение двух тридцатишестифунтовых орудий. И пока он наводил одну пушку, его помощники перезаряжали другую, а капитан Эрбель с удовольствием наблюдал с полуюта, как ядра безостановочно сыпались на палубу, рвали паруса или ломали части корпуса вражеского судна только по одному его приказу: «Возьми повыше, Пьер!» или «Целься пониже, Пьер!»
– Вы слышали? – обратился капитан к морякам.
– Что именно, капитан?
– То, что сказал Парижанин.
– А что он сказал, капитан?
– Он сказал, что у англичанина на десять зубов больше, чем у нас.
– А наши два клыка, капитан? Разве они ничего не стоят? – произнес Пьер Берто.
– Так значит, ребятки, вы полагаете, что не стоит обращать внимание на эти десять зубов?
– И на все другие тоже, – сказал Пьер Берто. – Нас это не волнует.
И моряк щелкнул пальцами.
– Итак, силы равны, – сказал капитан. – Теперь постараемся узнать, с кем нам придется иметь дело.
И он обратился к Парижанину.
– Эй, Парижанин! – крикнул он. – Ты ведь знаешь все суда этих собак-еретиков как крестный отец. Не можешь ли ты сказать мне название этого корабля?
Парижанин поднес к глазам подзорную трубу и принялся разглядывать вражеский бриг с внимательностью, которая доказывала его огромное желание оправдать доверие капитана. Через несколько минут, сложив подзорную трубу с видом человека, которому всё ясно, сказал:
– Капитан, это «Калипсо».
– Браво! – произнес Пьер Эрбель. – Ну, ребятки, утешим ее вместо Одиссея.
Экипаж, не зная мифологии, не понял, что же означали его слова. Но матросы знали, что это была одна из тех грубых шуток, на которые был горазд Пьер Эрбель накануне кровавой схватки.
А посему они встретили слова капитана таким громким криком, что, будь это на римском форуме, от него попадали бы замертво пролетавшие над площадью вороны.
Любой другой моряк, кроме этого закаленного в боях морского волка, долгое время колебался бы, прежде чем решиться напасть на противника, силы которого на треть превосходили его собственные. Но превосходство корабля противника, напротив, давало капитану Эрбелю то удовлетворение, которое получает любой отважный человек при встрече с достойным его противником.
И прежде, чем стихли крики «ура», капитан с удовольствием посмотрел на эти окружавшие его загорелые лица, на эти горящие глаза и белые зубы.
– Спрашиваю в последний раз, – сказал он. – Вы твердо намерены биться?
– Да! Да! – в едином порыве ответил экипаж.
– И будете биться насмерть?
– Насмерть! – раздалось со всех сторон.
– И даже больше этого! – крикнул Парижанин со своего наблюдательного поста.
– Тогда, дети мои, приступим. Поднять трехцветный флаг и не спускать глаз с «Калипсо». Посмотрим, что он будет делать.
Приказ капитана был немедленно исполнен. Над кораблем, подобно радуге, вспыхнул боевой вымпел. Все взоры устремились к вражескому бригу.
Как только французский вымпел стал развеваться на ветру, вызов был принят, и над кораблем противника взвился флаг Великобритании. Вдобавок раздался еще и пушечный выстрел.
«Прекрасная Тереза» по-прежнему скрывала свои пушки, продолжая хранить скромный и мирный облик торгового судна.
– Теперь, когда мы все увидели, – сказал Пьер Эрбель, – давайте послушаем.
Экипаж «Прекрасной Терезы» стал прислушиваться. И, хотя расстояние до «Калипсо» было еще довольно большим, порыв ветра донес до них дробь барабана, раздававшуюся на вражеском бриге.
– Отлично! – сказал Пьер Эрбель. – Про них не скажешь, что они скрывают свои намерения. Давайте, ребятки, и мы покажем Джону Булю свои намерения. Пусть он убедится в том, что, хотя у нас и не столько зубов, как у него, но они у нас все-таки есть.
Едва он отдал этот приказ, как ткань, прикрывавшая артиллерию «Прекрасной Терезы», исчезла, словно по мановению волшебной палочки, и «Калипсо» смог, в свою очередь, сосчитать в борту «Прекрасной Терезы» двенадцать бойниц, из которых похотливо выглядывали жерла восемнадцатифунтовых орудий.
Затем Щелкунчик, который был не только юнгой, но и флейтистом, спустился по вантам на палубу и очутился рядом с барабанщиком, который, подняв палочки, только и ждал, когда капитан отдаст приказ сыграть первый аккорд на своем мелодичном инструменте.
И капитан этот знак подал.
Немедленно над «Прекрасной Терезой» раздался сигнал «к бою». Барабанщик пробежал вдоль всей палубы, нырнул в кормовой люк и снова вышел на палубу через носовой люк. За ним неотступно следовал Щелкунчик, который подыгрывал сигналу боевой тревоги, исполняя вариации на тему народной песни «Счастливого пути, господин дю Молле!».
Первые же звуки этих двух инструментов произвели магическое действие.
В мгновение ока все члены экипажа заняли свои места согласно боевому расписанию, вооружившись собственным оружием.
Марсовые стрелки с карабинами полезли на ванты. Люди, вооруженные мушкетами, заняли места на полубаке, полуюте и шкафуте. Мушкетоны были установлены на подставки, пушки разнайтованы и подвинуты к бойницам. Запасы гранат были уложены в места, откуда их можно будет метать на палубу вражеского корабля. И наконец боцман абордажной команды приказал подтащить шкоты, установить на мачтах заряды с зажигательной смесью и приготовить абордажные крюки.
Все это происходило на палубе.
Но и под палубой, то есть в недрах корабля, шла не менее напряженная работа.
Пороховые погреба были открыты, фонари колодцев зажжены, запасной руль уложен на место, перегородки задраены.
Группа захвата была готова: в нее входили самые здоровые и отчаянные моряки из экипажа «Прекрасной Терезы». Каждый из них был вооружен по своему вкусу: у кого-то был в руке топорик, кто-то держал гарпун, а кто-то опирался на копье.
Про них можно было сказать, что это – шайка великанов, вооруженная орудиями боя, давно забытыми, ушедшими в прошлое со времен битвы титанов, употреблявшимися только в сказочные времена Антея, Энселада и Жериона.