Сальватор
Шрифт:
– Что же делать? – спросили остальные.
– Будем плыть вперед, – ответил Эрбель. – На борту шлюпа, вероятно, нет французского флага. И такая же встреча ожидает нас в каждом порту.
– Ладно! – сказал Парижанин. – Сейчас отыщем какую-нибудь белую салфетку, простыню или рубашку.
– Давай, – сказал Эрбель. – А пока нас засекли, не так ли? Нас принял и за англичан… Смотрите, к нам направляется корвет. Через десяток минут он начнет за нами охоту. Если мы попытаемся скрыться, он догонит нас и через час потопит. Как мы тогда сможем доказать, что мы французы? Вперед, дети мои! Да здравствует Франция!
Раздалось дружное «Да здравствует Франция!», и шлюп продолжал плыть курсом на Бомон.
Огонь на какое-то мгновение прекратился. Казалось, будто артиллеристы решили, что у этого одиночного шлюпа очень мало шансов произвести высадку десанта на французском побережье.
Но спустя несколько минут новым, гораздо более прицельным выстрелом была сбита рея и повреждена обшивка «Прекрасной Софии».
– Все, – сказал Эрбель, – нельзя терять ни минуты. Поднимите на гафель какую-нибудь белую тряпку и дайте знак, что мы хотим начать переговоры.
Приказание Эрбеля было исполнено.
Но то ли эту белую тряпку не увидели, то ли потому, что не поверили в то, что шлюп намерен вести переговоры, огонь по шлюпу продолжался.
А Пьер Эрбель тем временем стал раздеваться.
– Какого черта ты снимаешь одежду? – спросил Парижанин. – Хочешь показать им голый зад? Это никак не похоже на вымпел.
– Нет, – ответил Эрбель. – Я хочу сказать им, кто мы такие.
И он, прыгнув с борта головой вниз, исчез в воде. Вынырнул он метрах в двадцати от шлюпа.
И поплыл прямо в порт.
На шлюпе спустили паруса в знак того, что он не имел ни малейшего намерения уплывать прочь.
При виде человека, спрыгнувшего в море с борта судна, которое само подставляло себя под ядра, огонь прекратился. Вскоре навстречу пловцу направилась шлюпка.
Боцман на шлюпке был уроженец Сен-Мало.
По чистой случайности, которая в этой обстановке была просто удивительной, Пьер Эрбель первые свои уроки каботажного плавания брал именно у этого старого морского волка.
Продолжая плыть, он узнал боцмана и окликнул его.
Моряк поднял голову, приставив ладонь к глазам, и, бросив руль, побежал на нос.
– Разрази меня гром! – сказал он. – Уж не Пьер ли Эрбель плывет к нам?
– Фи, папаша Берто, – крикнул Эрбель, – разве такими английскими ругательствами встречают земляка, а тем более ученика? Здравствуйте, папаша Берто! Как здоровье вашей женушки? Как детишки?
И, ухватившись за борт лодки, прибавил:
– Да, клянусь Богоматерью Сен-Бриека, это я – Пьер Эрбель, – сказал он. – И прибыл я, поверьте, издалека!
Несмотря на то, что с него ручьями текла вода, он бросился в объятия боцмана.
Шлюп был совсем рядом с лодкой, и четверо приятелей Эрбеля смогли увидеть это сыновье объятие.
– Да здравствует Франция! – крикнули они в едином порыве.
Крик этот долетел до шлюпки.
– Да здравствует Франция! – крикнули в ответ моряки, которые видели сцену встречи.
– А, так, значит, ты не один, а с приятелями? – сказал папаша Берто.
– Это наши! Сами сейчас увидите!
Эрбель сделал друзьям знак подогнать шлюп.
Беглецы не стали заставлять просить себя дважды. В мгновение ока над суденышком взлетели паруса, и шлюп направился в порт. Но теперь уже его встречали не выстрелами, а криками: «Да здравствует король! Да здравствует Франция!»
Все население Бомона высыпало на мол.
Беглецы причалили.
Пьер Эрбель поцеловал землю, эту общую мать, как это делали раньше римляне.
Его товарищи стали обниматься со всеми подряд. Какое дело до того, что это были незнакомые им люди? Ведь все люди – братья! Но Парижанин старался выбирать сестер.
А в это время бедняга Питкаерн смотрел на это всеобщее ликование с грустью в глазах.
– Э! – спросил старик Берто. – А почему этот баклан не присоединяется к нашему веселью?
– Это, – со смехом ответил Эрбель, – англичанин, который одолжил нам свое суденышко.
– Одолжил! – сказал папаша Берто. – Англичанин одолжил вам свое судно? Пусть он идет сюда, мы возложим на его голову венок из роз.
Эрбель остановил Берто, который в порыве восхищения уже приготовился было прижать Питкаерна к своей груди.
– Спокойно! – сказал Эрбель. – Он одолжил его нам точно так же, как мы одолжили королю Георгу остров Джерси. То есть вопреки своей воле.
– О! Это совсем другое дело, – сказал Берто. – Так ты не только бежал, но и привел с собой пленного! Это на тебя похоже! Какой великолепный моряк! Какой красивый шлюп! Честное слово, за него запросто можно выручить двадцать пять тысяч ливров: каждому по пять тысяч!
– Питкаерн вовсе не пленник, – сказал Эрбель.
– Как это не пленник?
– Очень просто. И его шлюп мы продавать не будем.
– Почему?
– Потому что он попал в ловушку. Потому что он говорит по-бретонски и у него доброе сердце. По этим двум причинам мы должны отнестись к нему, как к соотечественнику.
Затем, сделав англичанину знак приблизиться, сказал на нижнебретонском диалекте:
– Иди-ка сюда, Питкаерн.
Питкаерну ничего не оставалось делать, как подчиниться. И он медленно и неохотно подошел, словно бульдог, которого подозвал хозяин.
– А теперь, – сказал Эрбель, – подойдите ко мне все, кто говорит на нижнебретонском наречии.