Сальватор
Шрифт:
Остальные заключенные с беспокойством наблюдали за его действиями и уже собрались было обратиться к нему за разъяснениями. Но он ответил им знаком, который означал: «Молчите!»
Так прошел час.
Колокол Портсмута начал пробивать время.
Пленники с тревогой считали удары.
– Двенадцать, – сказал Парижанин.
– Полночь! – повторили остальные.
– Уже поздно, не так ли? – спросил чей-то голос.
– Никогда не бывает слишком поздно, – ответил Эрбель. – Замолчите!
В камере снова наступило молчание.
Через несколько минут на его лице появилась улыбка.
– Клюет, – сказал он.
– Отлично, – произнес Парижанин. – Теперь тяни.
Эрбель осторожно потянул линь, словно это был шнур звонка.
– Не отпускает? – спросил Парижанин.
– Готово! – ответил Эрбель.
И начал осторожно тянуть веревку. А остальные пленники поднялись на цыпочки, чтобы увидеть, что же такое он достает.
А он достал маленькую полоску стали, тонкую, как пружина часов, и острую, как челюсть щуки.
– Я знаю, что это за рыбка, – сказал Парижанин. – Она называется пила.
– И знаешь, с каким соусом ее едят, не так ли? – ответил Эрбель.
– Прекрасно знаю!
– Тогда за работу!
Эрбель отвязал пилу, и через пять минут инструмент этот уже начал беззвучно вгрызаться в дерево корпуса «Короля Якова», расширяя бойницу до таких размеров, чтобы через нее смог пролезть человек.
А тем временем Парижанин, который схватывал все на лету и связывал между собой все действия Пьера Эрбеля подобно тому, как тот связывал галстуки, тихим голосом объяснил сотоварищам, каким образом Пьер Эрбель смог раздобыть инструмент, которым теперь работал.
Три дня тому назад на борту «Короля Якова» была проведена ампутация. Делал ее некий хирург-француз, обосновавшийся в Портсмуте. Пьер Эрбель и хирург сумели перекинуться несколькими словами. Несомненно, Пьер Эрбель попросил соотечественника достать для него пилу. Хирург пообещал помочь и слово свое сдержал.
Когда Парижанин закончил изложение своих предположений, Пьер Эрбель кивнул, подтверждая, что тот угадал совершенно правильно.
Одна сторона бойницы была распилена, можно было приступать к другой.
Часы ударили один раз.
– Отлично! – произнес Пьер Эрбель. – У нас есть еще целых пять часов темного времени.
И принялся за дело с пылом, который обещал успех их предприятия.
Прошел еще час, и работа была завершена. Кусок дерева держался на последней щепке. Для того чтобы вынуть его, требовалось небольшое усилие.
Тут Пьер Эрбель прекратил работу.
– Внимание! – сказал он. – Пусть каждый свернет свои штаны и рубаху и прикрепит их на спине при помощи подтяжек. Как пехотинцы свои ранцы. Куртки мы оставим здесь, поскольку они слишком ярки и помечены.
У пленников на куртках желтого цвета были выведены буквы «Т» и «О».
Все молча выполнили его приказ.
– Теперь, – продолжил он, – мы будем тянуть жребий: здесь шесть палочек различной длины. Тот, кто вытянет самую длинную, спустится в воду первым, и так далее.
Стали тянуть жребий. Пьеру Эрбелю выпало идти первым, а Парижанину – последним.
– Мы готовы, – сказали шестеро моряков.
– Сначала примем клятву.
– В чем?
– Возможно, что часовой начнет в нас стрелять.
– Скорее всего так оно и будет, – произнес Парижанин.
– Если он ни в кого не попадет, тем лучше. Но если кого-то из нас ранят…
– Тем хуже для того, в кого попадет пуля! – сказал Парижанин. – Мой отец был поваром и часто говаривал, что, не разбив яйца, омлета не сделаешь.
– Это еще не все. Мы должны дать друг другу слово в том, что тот, кого ранят, кричать не станет, немедленно отделится от товарищей, отгребет влево или вправо, а когда его схватят, даст ложные показания.
– Слово француза! – сказали на это остальные пятеро пленников, протянув вперед руки.
– Тогда – вперед. И храни нас Бог!
Пьер Эрбель поднатужился и вынул из стены кусок дерева. В образовавшееся отверстие свободно мог пролезть человек. Затем с помощью пилы сделал углубление, в которое пропустил конец веревки, состоявшей, как мы уже сказали, из связанных между собой галстуков и рукавов рубахи. Ее должно было хватить для того, чтобы можно было спуститься в воду. На конце он сделал узел, который надежно закрепил в вырезе так, чтобы веревка не соскочила и смогла удержать спускающегося по ней человека. Потом повесил на шею флягу с ромом, к горлышку которой был привязан шнурок. К левому запястью привязал нож с обнаженным лезвием. Закончив эти приготовления, он ухватился за веревку и соскользнул в море. Спустившись в воду, он нырнул и показался на поверхности за границей круга, освещенного фонарем, горевшим на верхней галерее, где ходил часовой.
Сын моря, Пьер Эрбель, выросший на волнах подобно буревестнику, был великолепным пловцом. Поэтому он сумел без особого напряжения проплыть под водой те пятнадцать или двадцать метров, которые были освещены фонарем, и вынырнул в полной темноте. Но вместо того, чтобы плыть дальше, он остался на месте, поджидая своих товарищей.
Спустя некоторое время в нескольких метрах от него из-под воды показалась голова второго заключенного, затем третьего, четвертого.
Внезапно вспыхнул свет и послышался звук выстрела: это стрелял часовой.
Крика слышно не было, но никто не вынырнул. И почти сразу же послышался звук падения в море тела человека. А через три секунды из-под воды показалась худая насмешливая физиономия Парижанина.
– Вперед! – сказал он. – Нельзя терять ни минуты. Это стреляли по номеру пятому.
– Плывите за мной, – сказал Пьер Эрбель. – И старайтесь не потеряться.
И пятеро беглецов во главе с Пьером Эрбелем быстро поплыли в открытое море.
Позади, на понтоне, поднялся ужасный переполох. Выстрел часового всполошил весь караул. Раздалось пять-шесть ружейных выстрелов. Стреляли наугад. Беглецы слышали свист пуль, но они, к счастью, никого не задели.