Сальватор
Шрифт:
Дальше – больше. Исполняя музыку, он решил, что может ее и сочинять. А от замысла до воплощения его в жизнь всего один шаг, и он сделал этот шаг довольно-таки удачно.
Но всем известно, что у издателей нот, как и у издателей книг, есть на все один и тот же ответ, различный по форме, но одинаковый по сути, для всех начинающих честолюбивых писателей или композиторов: «Станьте знаменитым, и тогда я вас напечатаю». Это вообще-то замкнутый круг: стать знаменитым можно лишь тогда, когда твои труды издадут. Не знаю, как это случается, но те, в ком сидит дьявол, умудряются в конечном счете прославиться. То есть нет, я знаю, как это делается: именно так, как поступил наш молодой человек.
Он стал экономить на всем, даже на еде. И умудрился набрать двести франков для того, чтобы издать вариации на тему «Di tanti palpiti». [4]
Приближался день рождения его отца. К этому празднику вариации были уже напечатаны.
Отец с удовольствием увидел имя сына, напечатанным крупными жирными буквами над маленькими черными точками. Это показалось ему тем более приличным, что он в них абсолютно ничего не понимал. Но после праздничного ужина сын торжественно разложил ноты на инструменте, и «Эрар» помог ему добиться восторженного успеха в кругу семьи.
4
«Di tanti palpiti» (итал.) – «За все тревоги». (Прим. изд.)
Случай – а в то время это называлось Провидением – устроил так, что вариации эти оказались не такими уж плохими и получили некоторый успех в свете. Наш молодой человек поимел от этого одни лишь неприятности, с которыми он мог справиться сам, и, изобретя некоторое количество восьмых, двойных восьмых и тройных восьмых, что на неопытных людей производило сильное действие, а посему очень понравилось слабым ученикам, быстро исчерпал себя.
К несчастью, только издатель мог судить о том, пользуется ли автор успехом. А поскольку гордыня – это смертный грех и потому, что он не желал смущать наивную душу своего клиента, доверившего ему свои интересы, он не сказал молодому автору при третьем издании о том, что у него на складе осталась еще тысяча экземпляров первого тиража. И он согласился на издание второго этюда на свой страх и риск, а при издании третьего они условились разделить прибыль поровну. Делить, естественно, было нечего. Но как бы то ни было все же удалось достигнуть кое-какого результата, и имя нашего молодого человека стало упоминаться в салонных беседах.
Ему предложили начать давать уроки музыки. Тогда он помчался за советом к своему издателю. Он полагал, что, если попросит три франка за урок, это будет с его стороны непомерным требованием. Но издатель дал ему понять, что люди, которые могут дать три франка, вполне могут давать и по десять, что все зависит от того, как начать, и что, если он попросит менее десяти франков за урок, он будет считаться человеком пропащим.
– Дядя, – произнес Петрюс, внимательно следивший за рассказом и пораженный некоторым сходством, – а не кажется ли вам, что эта история очень походит на мою?
– Ты так считаешь? – спросил граф с лукавой усмешкой. – Но подожди же, ты сможешь судить об этом из дальнейшего моего рассказа.
И он продолжил:
– В то самое время, когда наш молодой человек испытывал силы в сочинительстве, он достиг некоторых успехов в исполнительском мастерстве. И однажды его издатель предложил ему дать концерт. Молодой человек посмотрел на смелого издателя почти с ужасом. Но все же сольный концерт был его самой заветной мечтой. Однако он слышал от кого-то, что на организацию концерта надо потратить не менее тысячи франков. Как он мог посметь пойти на такие расходы? Ведь если концерт провалится, он будет разорен. И не он один – его отец тоже!.. В то время молодой человек еще боялся разорить своего отца.
Петрюс посмотрел на генерала.
– Дурачок, не так ли? – продолжил тот.
Петрюс потупил взор.
– Ладно! Ну вот, ты меня перебил, а теперь я не знаю, на чем мы остановились, – снова произнес генерал.
– Мы остановились на концерте, дядя. Молодой музыкант опасался, что расходы не окупятся.
– Правильно… Но его издатель любезно предложил взять на себя все расходы. Первые успехи музыки его подопечного в парижских салонах давали ему надежду на то, что он сможет продать определенное число билетов. И он продал тысячу билетов по пять франков, отдав пятнадцать билетов молодому музыканту для родных и друзей.
Само собой разумеется, что отец его сидел в первом ряду. И это, несомненно, добавило вдохновения дебютанту, ибо он творил чудеса. Успех был огромным. Устроитель концерта, потратив тысячу двести пятьдесят франков, получил доход в шесть тысяч франков.
– Мне показалось, – скромно сказал наш молодой музыкант своему издателю, – что у нас на концерте было несколько высокопоставленных лиц.
– Билеты они получили бесплатно, – ответил издатель.
– Хорошо! – сказал со смехом Петрюс. – С музыкой дела обстоят, видно, так же, как и с живописью. Вы ведь помните мой успех в салоне 1824 года, не правда ли, дядя?
– Конечно, черт возьми!
– Так вот тогда некий продавец картин купил у меня полотно за тысячу двести франков, а сам продал его потом за шесть тысяч.
– Но ведь ты получил все-таки эти тысячу двести франков, – сказал генерал.
– Это было на несколько луи меньше того, чем я истратил на холст, натурщиц и рамку.
– Что ж, – сказал генерал с еще более насмешливым выражением на лице. – Это еще одно совпадение, дорогой мой Петрюс, между тобой и нашим бедным музыкантом.
И генерал, словно обрадованный этим вмешательством в рассказ, вытащил из кармашка жилета свою табакерку, взял понюшку табака кончиками своих тонких аристократических пальцев и втянул носом табак, издав сладострастное «ах!».
Глава LVII
В которой на сцену выходит новый персонаж, которого меньше всего ждут
– Начиная с этого момента, – продолжал граф, – наш молодой человек стал знаменитостью. Его издатель захотел разработать до конца обнаруженную золотую жилу. Но друзья молодого музыканта объяснили ему то, чего он не мог понять сам. И, несмотря на всю свою скромность, он понял, что мог летать самостоятельно. И с того момента, сочиняя этюды для пианино, давая уроки, концерты, молодой человек к двадцати трем или двадцати четырем годам стал зарабатывать по шесть тысяч франков в год. То есть в два раза больше того, что его отец зарабатывал за пять лет.
Тогда первой мыслью, которая зародилась в сердце молодого человека, а сердце у него было доброе, была мысль о том, что неплохо было бы вернуть отцу все те деньги, которые тот потратил на его обучение. Поскольку он долгое время жил на тысячу семьсот франков в год, ему вполне должно было хватить трех тысяч. А остальные три тысячи он мог бы отдавать отцу. Таким образом, его отец, который из-за него отказывал себе во всем, мог бы жить безбедно.
Потом его доходы увеличатся вдвое. Он напишет музыку к какой-нибудь поэме. Она будет сыграна в «Опера-комик» под названием «Герольд», а в «Опера» – под названием «Обер». Он станет зарабатывать двадцать, тридцать, сорок тысяч франков в год. Нищета сменится зажиточностью, зажиточность – роскошью. Ну, что ты на это скажешь, Петрюс?