Сальватор
Шрифт:
Приложив невероятные усилия, испытывая ужасную тревогу, господин Жерар сумел-таки вывести пьяницу на улицу. Но успокоился он только тогда, когда увидел, как тот побрел прочь, спотыкаясь на каждом шагу, но оставаясь по-прежнему на ногах. Тот при каждом покачивании бормотал себе под нос:
– Чертовы пчелки!
Затем, после того, как пьяница скрылся в темноте и голос его затих вдали, господин Жерар снова вернулся в дом. Закрыв за собой дверь, он, оправившись немного от первого потрясения, которое испытал при виде разрытой земли, направился к яме и, собрав остатки мужества, спустился в нее и принялся в последней надежде ощупывать ее руками.
На ощупь яма была совершенно пуста.
При вспышке молнии, сопровождаемой ужасным раскатом грома и крупными каплями дождя, он убедился и глазами в том, что в яме ничего не было.
Господин Жерар не услышал раската грома, не почувствовал дождя. Он видел только зияющую могилу, которая выпустила свою добычу.
Он сел на краю могилы, опустив вниз ноги, подобно могильщику из «Гамлета».
Скрестив на груди руки, он опустил голову и попытался оценить сложившуюся обстановку.
Итак, за время его двухчасового отсутствия, случившегося по причине грубой шутки, улетучились все его самые сладостные надежды на отдохновение и покой. Из всех пыток, которые ему суждено было вынести за совершенное им преступление, ему оставались, не будем говорить угрызения совести, скажем, воспоминания о том, что он был когда-то убийцей, и страх перед эшафотом! И в какой же момент разразилась катастрофа? В тот самый момент, когда он уже полагал себя на вершине славы, в апогее своего честолюбия! Еще утром он мысленно видел себя сидящим на скамье в палате депутатов. А уже вечером, сидя на краю разрытой могилы, он видел себя сидящим на скамье подсудимых в суде присяжных между двумя жандармами, пригнувшим голову, чтобы избежать насмешливых взглядов этой толпы, которая страстно хочет увидеть честнейшего человека господина Жерара. Затем он увидел вдали, посреди площади, над которой возвышается здание с острыми колокольнями, две красные руки и это жуткое приспособление, которое преследует во сне всех убийц…
К счастью, этот филантроп из Ванвра был человеком крепкой закалки. Мы только что видели, как он поднял заступ на агрария. Так вот, он не отступится перед новым убийством для того, чтобы скрыть следы первого. Жаль только, что не каждый день нам под руку попадается кто-то, кого надо убить, чтобы выпутаться из неприятной истории.
Он напрасно искал такого человека. Ему надо было найти способ, как выйти сухим из воды, не совершая нового преступления.
У него было два пути.
Бежать, бежать как можно скорее, не оглядываясь, ни с кем не попрощавшись, как сбежали его гости и слуги. Остановиться только в двадцати лье отсюда, когда лошадь падет.
Найти другую лошадь, менять ее на каждой почтовой станции. Переплыть через пролив, переплыть через океан, остановиться только в Америке.
Да, но как быть с паспортом?
На первой же почтовой станции смотритель откажется дать ему лошадь и немедленно сообщит о нем в жандармерию.
Значит, надо было ехать к господину Жакалю, рассказать ему обо всем, что произошло, и попросить его совета.
Пробило одиннадцать часов. На резвом коне, а таких в конюшне у господина Жерара было два, он сможет уже в половине двенадцатого быть во дворе префектуры полиции.
Да, это был единственно правильный путь.
Господин Жерар встал, помчался на конюшню, сам заседлал лучшего из своих скакунов, вывел его через ворота служебного помещения, тщательно запер ворота, вскочил в седло с проворностью юноши, вонзил шпоры в бока лошади и помчался в Париж, забыв про шляпу, не обращая внимания на ветер и струи дождя, которые хлестали его по лицу.
Пусть себе убийца скачет тройным галопом. А мы последуем лучше за Сальватором, увозящим с триумфом останки жертвы.
Книга ІV
Глава CIV
Улики
Сальватор вошел в кабинет господина Жакаля в тот самый момент, когда господин Жерар начал свою бешеную скачку.
Для господина Жакаля, как мы уже знаем, не было ни дня, ни ночи. Когда же он спал? Этого не знал никто: он спал, как едят люди, которые очень спешат. То есть на ходу.
Он отдал приказ своим подчиненным пропускать к нему Сальватора в любое время суток.
Господин Жакаль был занят тем, что слушал доклад, который его явно интересовал, поскольку он велел попросить Сальватора подождать пять минут.
Через пять минут Сальватор вошел в кабинет господина Жакаля как раз в тот момент, когда из него вышел через другую агент начальника тайной полиции.
Сальватор положил в угол завязанную с четырех углов скатерть с останками ребенка, а Роланд, жалобно заскулив, лег рядом с этим печальным узлом.
Господин Жакаль смотрел на действия молодого человека, приподняв очки, но не стал спрашивать, что тот делает.
Сальватор направился к нему.
Кабинет был освещен всего лишь одной лампой под зеленым абажуром. Эта лампа освещала только круг на рабочем столе господина Жакаля, в то время как остальная часть кабинета продолжала оставаться в темноте.
Таким образом, когда они уселись перед столом, их колени были освещены, а лица терялись в полумраке.
– Ах-ах! – первым произнес господин Жакаль. – Так это вы, дорогой мсье Сальватор. Я и не знал, что вы в Париже.
– Да, я вернулся всего несколько дней тому назад, – ответил Сальватор.
– И благодаря каким же новым обстоятельствам я имею честь видеть вас у себя? Поскольку вы человек неблагодарный и приходите ко мне только тогда, когда вам ничего другого не остается.
Сальватор улыбнулся.
– Человек не волен постоянно приходить к тому, кто ему симпатичен, – сказал он. – Да и потом у меня много дел.
– И откуда же вы пришли сейчас, господин занятой человек?
– Я только что из Ванвра.
– Эге! Уж не ухлестываете ли вы за любовницей господина де Моранда, как ваш приятель Жан Робер за его женой? Бедняге в таком случае не позавидуешь!