Сальватор
Шрифт:
Все, что двигалось, возбудилось, застонало, заколебалось.
Причина этого возбуждения была простой, и нам она известна. Люди только что узнали из газет о результатах выборов в провинции.
Эта новость разнеслась по столице с быстротой молнии.
И поэтому толпа возбудилась.
Дома тоже оживились, как и толпа.
На крик какого-то мальчугана: «Давайте фонарики!» – сначала засветилось одно окно, потом второе, третье…
Освещенный город представляет собой очень красивое зрелище, особенно такой город, как Париж. Он становится похожим на сон, который напоминают китайские города в праздник фонариков. Но какой бы красочной ни была эта картина, она кое-кого испугала. Это случилось с толпой горожан, которые собрались в тот вечер на улицах Сен-Дени, Сен-Мартен и особенно на прилегающих к ним улочках. Поскольку следует отметить, что чем меньше улица, тем ярче иллюминация в дни всеобщих праздников.
А день 18 декабря 1827 года был одним из этих дней. Хотя не были еще известны окончательные результаты выборов в департаментах, все уже достаточно знали, как мы отметили, для того, чтобы радоваться этому. И доказательством тому служило то, что все радовались.
Итак, иллюминация зажглась на улицах Сен-Дени и Сен-Мартен, сделав их похожими на две светящихся реки.
Кроме этого, вечер проходил довольно спокойно. Конечно, сердца либералов были наполнены радостью, но благодаря рекомендациям Сальватора внешне все было спокойно.
Но после пьянки всегда наступает похмелье. Так гласит пословица. Иначе я бы этого не сказал.
Господин Жакаль был разочарован: город был таким спокойным, что у него не было никакого средства для того, чтобы вызвать в нем беспорядки.
На следующий день, то есть 19 декабря, газеты напечатали сообщения о прошедшем накануне торжестве с иллюминацией и объявили о том, что это будет иметь продолжение и сегодня вечером, но, судя по всему, охватит весь город.
Со своей стороны проправительственные газеты, вынужденные констатировать поражение правительства, сообщили об этом в горьких тонах. Они говорили об этом печальном результате и о той радости, с которой столица восприняла эту ужасную новость.
«Партия толпы празднует свой успех, – писалось в них. – Она радуется несчастью, которое постигло страну! Скоро все увидят деяния этой партии, выступающей за революцию!»
Но Париж и не думал разделять печаль правительства. Он весь день с радостью занимался своими обычными делами.
Но к вечеру все изменилось.
Вечером, как и предсказывали газеты либерального толка, Париж сбросил с себя рабочую одежду и нарядился по-праздничному. Улицы Сен-Дени и Сен-Мартен, а также прилегающие к ним улочки осветились, словно по мановению волшебной палочки.
При виде этой светящейся реки у народа начался приступ веселья, который, вероятно, отозвался болью в сердцах министров, прозвучав надгробным словом. Тысячи парижан вышли на улицы: они просто прогуливались или же останавливались и заговаривали, не будучи знакомыми друг с другом, жали друг другу руки и понимали друг друга без слов. Грудь парижан дышала радостью, они уже чуяли первое дуновение свободы: сдавленные режимом легкие расширялись.
Ничто не напоминало до сих пор разъяренную толпу: люди честно и безобидно радовались своей победе и никто не пытался ею злоупотребить.
Кое-кто кричал что-то против правительства, но большинство от этого воздерживалось. Молчаливый протест был много сильнее, чем протест шумный: спокойствие было внушительней бурного высказывания.
Внезапно в толпе раздался крик:
– Покупайте ракеты и петарды, господа! Празднуйте победу на выборах!
И все стали их покупать.
Вначале все смотрели на них машинально и боязливо, даже не думая их поджигать. Но затем какой-то мальчишка сунул, желая пошалить, зажженный трут в карман некоему горожанину, который только что сунул в карман связку петард.
Петарды загорелись, раздался взрыв.
Это явилось сигналом всем.
И повсюду стали раздаваться взрывы петард. В небо сверкающими звездами взвились тысячи ракет.
Большая часть горожан подумали было вернуться домой. Но сделать это оказалось не так просто: трудно было выбраться из этой плотной толпы. К тому же в несколько мгновений все переменилось. Откуда-то появились мальчишки и юноши в лохмотьях, которые обычно из-за своей бедности стараются не показываться на глаза, но сейчас вызывали интерес не только своим видом, но и своей численностью. Обычно такие люди слоняются, как тени, где-нибудь в районе Почтовой улицы, Виноградного тупика или Говорящего колодца перед таинственным домом, с крыши которого, как мы помним, упал несчастный Волован.
В этом отряде наметанный глаз мог увидеть под предводительством Жибасье всех тех агентов полиции, которых господин Жакаль взял к себе на службу и которых читатель уже знает под именами Папильона, Карманьоль, «Длинный Овес» и «Стальная Жила». Этот отряд беспрекословно выполнял приказы своих вожаков.
Сальватор был на своем обычном месте на углу улицы Офер. Он, как и накануне, улыбался, узнавая знакомые лица, которые он знал по именам.
Причины, оставшиеся нам неизвестными, но не ставшие от этого менее важными, не дали разгореться бунту, который, как сказал господин Жакаль Сальватору, должен был произойти накануне. И Сальватор, прождав весь вечер и не дождавшись, решил, что бунт отложен на завтра. Но когда он увидел этих появившихся неизвестно откуда расхлистанных, раскрасневшихся людей, глаза которых были залиты вином, походка выдавала крайнюю степень опьянения и которые шли под командой полководцев с лицами уголовников (их имена мы уже знаем), Сальватору стало ясно, что они были посланцами беспорядков и что настоящий праздник, праздник кровавый, только начинается.
Смешавшись с толпой, эти новые действующие лица принялись орать во всю глотку самые противоречивые и беспорядочные лозунги:
– Да здравствует Лафайет!
– Да здравствует император!
– Да здравствует Бенжамен Констан!
– Да здравствует Дюпон из Эвра!
– Да здравствует Наполеон!
– Да здравствует республика!
Но в этих криках самыми громкими были крики мальчишек: изобретением, которым гордились мальчишки 1848 года (хотя они только воспользовались чужим изобретением):
– Фонари! Фонари!
Это было лейт-мотивом этой мрачной симфонии.
Прогулка этих энтузиастов длилась целый час.
Но если в ответ на эти патриотические призывы и загорелись некоторые запоздавшие фонарики, многие из ранее зажженных погасли из-за того, что в них кончилось масло. Но провокаторов это не остановило.
Они бросились к одному из домов, окна которого были темны, и с устрашающими криками потребовали, чтобы обитатели его зажгли фонарики.
При этом раздавались такие крики, которые свойственны только волнениям, происходившим в 1827 году: