Сальватор
Шрифт:
– Долой иезуитов!
– Долой святош!
– Долой сторонников правительства!
– Долой сторонников Виллеля!
Обитатели этого дома не подавали признаков жизни. Это только разъярило толпу.
– Они даже не удостаивают нас ответа! – закричал один.
– Это оскорбление народа! – возопил другой.
– Они оскорбляют патриотов! – заверещал третий.
– Смерть иезуитам! – крикнул четвертый.
– Смерть, смерть им! – фальцетом подхватили мальчишки.
И, словно этот крик был сигналом к действию, все участники этого отряда достали из карманов пиджаков, блуз, фартуков камни различной формы и размеров и одновременно швырнули их в окна молчаливого дома.
Минуту спустя в доме не осталось ни одного целого стекла.
Дом был изрешечен, к большой радости большинства присутствующих, которые в этом усмотрели только справедливый урок, преподанный тем, кого называют обычно плохими французами.
Начался бунт.
Дом был захвачен, но оказался пуст.
Этот дом был поставлен на капитальный ремонт и поэтому в настоящий момент был необитаем.
Настоящие бунтовщики поняли бы, что по причине того, что в доме не было жильцов, некому было осветить окна. Но наши провокаторы, а скорее провокаторы господина Жакаля были, несомненно, более наивными или более хитрыми, чем обычные бунтовщики, поскольку, увидев, что в доме не было ни мебели, ни жильцов, они так громко завопили, что их приятели, оставшиеся на улице, принялись кричать:
– Наших братьев убивают! На помощь!
Нашим читателям хорошо известно, что никто никого убивать и не собирался.
Но это явилось поводом, или скорее сигналом к тому, чтобы вломиться в дома, где жили люди, у которых, к несчастью, погасли фонарики.
И фонарики снова загорелись, к огромной радости толпы на улице.
В этот самый момент на улице Сен-Дени показались телеги, которые направлялись на рынок Инвалидов или же возвращались с него.
Кучеры этих повозок очень удивились, увидев, что эта столь тихая в обычное время в этот час улица была запружена толпой, которая кричала, пела, ругалась и бросала в стороны тысячи петард.
Лошади еще больше своих погонщиков удивились этому. И не потому, что им не понравились крики толпы, хотя вообще-то лошади не любят криков. Этих четвероногих остановили, привели в смущение и раздражение запах, грохот и вспышки иллюминации.
Лошади торговцев овощами никоим образом не похожи на военных лошадей. И посему эти лошади остановились и начали испускать продолжительное ржание, которое, смешавшись с криками толпы, добавило в этот концерт самые высокие и неприятные ноты.
Погонщики принялись нахлестывать лошадей, но те, вместо того, чтобы идти вперед, стали пятиться.
– Они пойдут вперед! – стали кричать одни.
– Нет, не пойдут! – кричали другие.
– А вот я говорю вам, что они пойдут, – сказал какой-то мальчишка и сунул под нос головной лошади петарду.
Лошадь дернулась, заржала и попятилась.
– Вы загородили улицу! – басом крикнул Жибасье.
– Вы мешаете народу проявлять свою радость! – эхом отозвался Карманьоль.
– Во имя Господа нашего, – застонал «Длинный Овес», ставший набожным из-за своей связи с дамой, которая сдавала внаем стулья в церкви Сен-Сюльпис, – не мешайте Провидению вершить его деяние.
– Тысяча чертей! – крикнул погонщик, к которому были обращены эти слова. – Вы что, не видите, что я не могу проехать! Лошадь отказывается слушаться!
– В таком случае подайте назад, брат мой, – набожно произнес «Длинный Овес».
– Да черт вас возьми! Я не могу ехать ни вперед, ни назад! – заорал погонщик. – Сами видите, впереди и позади туча людей!
– В таком случае слезайте и распрягайте лошадь, – произнес Карманьоль.
– Еще чего! – завопил погонщик. – Если я распрягу ее, то повозка тем более не сможет двигаться ни взад, ни вперед!
– Хватит болтать! – сказал Жибасье страшным голосом.
И, подав знак полдюжине людей, которые, казалось, только этого и ждали, он кинулся на строптивого погонщика и легко сбросил его на землю. А в это время его приятели распрягли лошадь с быстротой, которая говорила о том, что это занятие им очень знакомо.
Толпа последовала их примеру.
Ведь примеры для того и даются, чтобы им следовать, не так ли?
Вот и этому примеру последовали: погонщиков сбросили на землю, лошадей распрягли и отпустили.
Десять минут спустя баррикада была готова.
Она была первой с того самого дня 12 мая 1588 года.
И нам известно, что она не была последней.
Глава CXXII
В которой бунт следует своим чередом
Когда улица была перекрыта, все, что двигалось за повозками, остановилось.
Из этого нагромождения бочек водовозов и ломовых дрог, подобно костлявым рукам, торчали оглобли повозок для овощей, лишенных уже своей ноши.
Мальчишки, игравшие в прятки на развалинах здания на улице Гренета, услышав о том, что на улицах возводятся баррикады, решили внести свою лепту и притащили туда то, что смогли, дополнив тем самым новые камни в ее архитектуру.
Каждый из них приволок все, что нашел и смог унести в зависимости от роста и силенок: кто-то притащил косяк двери, кто-то доски строительных лесов. Самые маленькие принесли новые камни для мостовой, которые предназначались для ремонта улицы. Короче говоря, несли все, что в подобных случаях пускается в ход для того, чтобы соорудить то, что мы сегодня называем баррикадами.
Толпа, находившаяся на улице Сен-Дени, увидев, как на глазах растет это сооружение, радостно закричала. Можно было подумать, что это нагромождение досок и камней было храмом свободы.
Было примерно десять вечера. За час повсюду выросли баррикады. Толпа приветствовала их появление криками восторга. Различные петарды и ракеты взрывались под ногами прохожих, влетали в разбитые окна домов, жителей которых обвиняли в умеренности или подозревали в недостатке сочувствия этому проявлению патриотизма.
Волнения длились уже три или четыре часа. Беспорядки достигли своего апогея, но ни один полицейский или жандарм на горизонте до сих пор так и не появился.
Мы уже привели вам слова одной пословицы. Не боясь злоупотребить народной мудростью, скажем еще, что, когда кошка спит, мыши пляшут.