Сальватор
Шрифт:
– Я никогда и никому не льщу, мсье, – сердито ответил пивовар. – Я никогда не льщу и не люблю, чтобы льстили мне… Но мне кажется, что настала пора изложить вам цель моего визита, если позволите.
– Говорите, мсье Бревер.
– Мсье, я вчера прочел в моей газете, к моему огромному удивлению, поскольку «Конститюсьоннель» не является органом правительства, предвыборную программу, под которой стояло ваше имя. Это действительно написано вами?
– Вы в этом сомневаетесь, мсье? – воскликнул граф Рапт.
– Я буду сомневаться в этом до тех пор, пока вы лично не подтвердите мне это, – холодно ответил избиратель.
– Что ж, мсье, – сказал граф, – я подтверждаю это.
– Я посчитал, – продолжал пивовар, – что этот манифест настолько патриотичен, настолько отвечает устремлениям либеральной партии, членом которой я являюсь, настолько совпадает с теми взглядами, ради которых я жил и за которые готов умереть, что этот манифест меня глубоко тронул и то мнение, которое было у меня до сих пор относительно вас, сильно изменилось.
– Мсье!.. – скромно прервал его будущий депутат.
– Да, мсье, – подтвердил избиратель. – И я многое отдал бы, после того, как прочел эти строки, за то, чтобы пожать руку человеку, который написал этот манифест.
– Мсье! – снова прервал его господин Рапт, застенчиво потупясь. – Вы меня растрогали. Симпатии такого человека, как вы, для меня дороже всех почестей.
– Но я бы не решился на этот поступок, – снова произнес пивовар, которого, казалось, ничуть не взволновал комплимент графа, – я не пришел бы к вам с визитом, если бы мой старинный приятель, аптекарь из предместья Сен-Жак, не пришел ко мне после того, как он встретился с вами.
– Ваш приятель Рено достойный гражданин! – сказал граф с некоторым восторгом.
– Да, достойный гражданин! – повторил господин Бревер. – Один из тех, кто совершает революции, но сам от них ничего не имеет. Порядочность, которую вы проявили в отношении моего старинного приятеля, и подтолкнула меня на то, чтобы прийти сюда. Не скрою, я пришел к вам с визитом для того, чтобы увидеть вас лично, поговорить с вами и проникнуться уверенностью в том, что я могу доверить вам свой голос и уговорить моих друзей проголосовать за вас.
– Послушайте, мсье Бревер, – сказал кандидат, резко сменив тон, ибо понял, что до сих пор он шел неправильной дорогой и что с господином Бревером следует говорить не тоном придворного, а тоном грубого военного. – Я буду с вами совершенно откровенен.
Любой другой на месте господина Бревера, услышав слова графа: «Я буду с вами совершенно откровенен», сразу насторожился бы и стал держаться начеку. Но господин Бревер был, если позволено будет употребить выражение Палисса, слишком доверчив, чтобы быть недоверчивым. Он был из тех людей, которые больше всего не верят правительству и в то же самое время с детской наивностью позволяют обманывать себя лицемерным представителям этого же самого правительства. Поэтому пивовар стал слушать графа очень внимательно.
– Я не собираюсь ни у кого ничего просить, мсье, – продолжал граф. – Я ни у кого не выпрашиваю голоса. И не стану просить вас проголосовать за меня, как это, возможно, сделал бы кто-либо из моих противников, который заявил бы, что он больший либерал, чем я. Нет и нет. Я обращаюсь к всеобщему сознанию, я прошу всех избирателей проявить сознательность и политическую зрелость. Я хочу, чтобы все, кто окажет мне честь и отдаст мне свои голоса, как следует меня узнали. Человек, который должен представлять интересы своих сограждан, ни в чем не должен быть заподозрен. Между избирателями и их представителями должно установиться взаимное доверие. И только при этом условии я приму от избирателей мандат. И я даю вам право при нашей следующей встрече потребовать от меня отчета в том, как я вас представляю. Простите меня, мсье, за то, что я говорю с вами таким тоном. Возможно, вам мое поведение покажется несколько кавалерийским, но меня заставляет так говорить моя открытость.
– Вы ничем меня не оскорбили, мсье, – сказал пивовар. – Вовсе нет. Продолжайте, прошу вас.
В этот момент вошел Батист, неся на подносе чашку с бульоном, корочку хлеба, бутылку бордо и стакан. Он все это поставил на стол.
– Присаживайтесь, мсье Бревер, – сказал кандидат, направляясь к столу.
– Не обращайте на меня, пожалуйста, внимания, мсье, – сказал избиратель.
– Вы позволите мне перекусить? – спросил граф, садясь за стол.
– Умоляю вас, мсье, кушайте в свое удовольствие.
– Тысячу извинений за то, как я вас принимаю, дорогой мсье. Но я человек простой, сами видите. И просто ненавижу все, что касается этикета. Я ем, когда только удается, скромно и без претензий. Меня уже не переделаешь. Вкусы у меня простые, мой дед был пахарем. И я этим горжусь.
– Мой тоже, – просто сказал пивовар. – Я пятнадцать лет батрачил у него на ферме.
– Что ж, это еще одна общая черта, дорогой мсье Бревер! И я себя с этим поздравляю. Поскольку она объединяет мысли двух людей, которые знавали в прошлом нищету и воздержание. Мой ужин слишком скромен для того, чтобы я предложил вам разделить его со мной. И все же, если вы по-дружески ко мне присоединитесь…
– Тысяча благодарностей, – прервал его смущенный пивовар. – Но неужели, – добавил он удивленно и почти испуганно, – это и есть весь ваш ужин?
– Так оно и есть, дорогой мсье Бревер! Да разве у нас есть время на то, чтобы пировать? Разве людей, которые действительно любят свою страну, заботят материальные блага? Кроме того, повторяю вам, я ненавижу застолья по тысяче причин. И одна из них, уверен, вы меня в этом поддержите, заключается в том, что у меня сердце кровью обливается, когда я думаю, что за один ужин без особой на то необходимости, без всякой причины, по простой прихоти, из-за предрассудков люди проедают такую сумму денег, которой вполне хватило бы на то, чтобы накормить два десятка семей.
– Совершенно справедливо, мсье! – прервал его взволнованный избиратель.
– Я прошел школу несчастий, мсье, – продолжал кандидат. – Я прибыл в Париж в деревянных башмаках. И я не краснею от этого, наоборот, горжусь этим! Мне знакомы страдания трудящихся классов! Ах, если бы все, как я, знали цену деньгам! Тогда бы люди дважды подумали, прежде чем увеличивать вдвое и без того уже громадные налоги, которые ложатся тяжким бременем на плечи несчастных налогоплательщиков.
– Совершенно справедливо, мсье, именно об этом я и хотел поговорить… Мы понимаем друг друга: я ненавижу правительство именно из-за того, что слуги монархии идут на чрезмерные, просто сумасшедшие траты.