Сальватор
Шрифт:
– Поверьте, господин граф, меня смущает ваша доброта, – пробормотал епископ. – Не помню, правда, что я высказал столь честолюбивую просьбу. Очень сожалею о том, что разделяющий нас грех не позволяет мне поблагодарить вас должным образом. Поскольку такой грешник, как…
Граф Рапт остановил его.
– Подождите секундочку, монсеньор, – сказал он, глядя на епископа с улыбкой. – Я сказал, что открою вам некий секрет, но рассказал просто о том, что было сделано. Вам захотелось стать архиепископом, я написал святому отцу, и теперь мы ждем его ответа. Пока тут нет ничего секретного. Но теперь, коль скоро я собираюсь открыть вам тайну, я должен быть полностью и абсолютно уверен в том, что вы ее сохраните, монсеньор, поскольку это – государственная тайна…
– Что вы хотите этим сказать? – живо воскликнул епископ.
Чуточку слишком живо, вероятно, поскольку дипломат улыбнулся с жалостью.
– Пока у вас находилась маркиза де Латурнель, – снова заговорил граф, – ко мне явился врач монсеньора де Келена.
Тут епископ вытаращил глаза, словно стараясь увидеть в том, что граф, сообщая ему о визите врача архиепископа, готовился объявить ему благую весть.
Граф Рапт сделал вид, что не заметил того внимания, с которым слушал его монсеньор Колетти, и продолжил:
– Врач монсеньора, обычно веселый, как все люди его профессии, у которых хватает ума не унывать в минуты, когда они ничем не могут помочь, показался мне таким печальным, что я не смог не спросить у него о причинах его печали.
– И что же ответил доктор? – спросил епископ с притворным волнением, которое он силился выдать за подлинное. – Не имея чести быть его другом, я все же довольно хорошо его знаю, чтобы особенно интересоваться его делами. Ведь он не только добрый христианин, но и большой друг нашего братства в Монруже!
– Причину его печали легко понять, – ответил господин Рапт, – и вы поймете ее лучше, чем кто-либо другой, монсеньор, когда я скажу вам, что наш святой прелат болен.
– Монсеньор болен? – воскликнул аббат с хорошо наигранным испугом в голосе, который мог бы ввести в заблуждение любого другого, но не такого артиста, каким был граф Рапт.
– Да, – ответил тот.
– И серьезно?.. – спросил епископ, пристально глядя на собеседника.
В этом взгляде была целая речь, выразительный и требующий немедленного ответа вопрос. Этот взгляд как бы говорил: «Понимаю, вы предлагаете мне место Парижского архиепископа в обмен на мое молчание о вашем преступлении. Мы понимаем друг друга. Но не вздумайте меня обмануть! Если обманете – берегитесь! Будьте уверены, я использую все средства для того, чтобы отомстить!»
Вот что означал этот взгляд. Возможно, и еще что-то.
Граф Рапт все понял и утвердительно кивнул.
Епископ снова спросил:
– Вы полагаете, что болезнь достаточно опасна для того, чтобы мы испытали боль от потери этого святого человека?
Здесь слово боль означало надежду.
– Доктор был обеспокоен, – сказал господин Рапт взволнованно.
– Очень обеспокоен? – все тем же тоном спросил монсеньор Колетти.
– Да, очень сильно обеспокоен!
– Медицина располагает столькими средствами, что можно надеяться на выздоровление этого святого человека.
– Вы правильно сказали, монсеньор, это святой человек.
– Этого человека невозможно будет заменить!
– По крайней мере это будет сделать очень трудно.
– Но кто же сможет его заменить? – печально спросил епископ.
– Тот, кто уже пользуется доверием Его Величества, – сказал граф, – будет снова представлен королю в качестве достойного преемника этого прелата.
– Да разве есть такой человек? – скромно спросил епископ.
– Да, есть, – ответил будущий депутат.
– И вы знаете его, господин граф?
– Да, – повторил господин Рапт, – я его знаю.
Произнося эти слова, дипломат посмотрел на епископа точно так же, как до этого аббат смотрел на него, то есть с намеком на возможность сделки. Монсеньор Колетти все понял, скромно опустил голову и сказал:
– Я не знаю его!
– Тогда позвольте мне познакомить его с вами, – снова произнес граф Рапт.
Епископ застонал.
– Это вы, монсеньор.
– Я! – воскликнул епископ. – Я, недостойный? Я? Я?
И снова повторил слово я для того, чтобы разыграть удивление.
– Вы, монсеньор, – сказал граф, – если ваше назначение зависит от меня. А оно сможет зависеть только тогда, когда я стану министром.
Епископу чуть не стало дурно от радости.
– Что вы говорите?.. – пробормотал он.
Будущий депутат не дал ему возможности продолжить.
– Вы поняли меня, монсеньор, – сказал он. – В обмен на ваше молчание я предлагаю вам пост архиепископа. Полагаю, что одна тайна стоит другой.
– Таким образом, – произнес, озираясь, епископ, – вы торжественно клянетесь в том, что считаете меня достойным поста Парижского архиепископа?
– Да, – сказал господин Рапт.
– И не станете отказываться от ваших слов?
– Мы ведь с вами прекрасно знаем цену клятвам! – с улыбкой произнес граф.
– Конечно! Конечно! – сказал епископ. – Честные люди всегда смогут договориться! Итак, – добавил он. – Если я вас попрошу, вы подтвердите это ваше обещание?
– Безусловно, монсеньор.
– И даже письменно? – с сомнением в голосе спросил епископ.
– Даже письменно! – подтвердил граф.
– Ладно!.. – произнес епископ и обернулся к столу, на котором были бумага, перо и чернила, одним словом, все, что нужно для того, чтобы писать.
Это слово ладно было столь выразительным, что граф Рапт, не требуя пояснений, направился к столу и письменно изложил данное им устно обещание.
Затем он протянул бумагу епископу. Тот взял, прочел, посыпал песком, свернул, уложил в ящик стола и посмотрел на господина Рапта с улыбкой, секрет которой передал ему его предок Мефистофель или его собрат епископ Отунский.