Сальватор

Дюма-отец Александр

– Черт! Черт! Черт! Это очень важно! – сказал господин Рапт. – Оставьте эту петицию у меня, господа, и поверьте, что я сумею дать ей ход!

– Самое меньшее, что можно с ним сделать, если нельзя упрятать его на каторгу в Рошфор или Брест, то нужно посадить его в Бисетр.

– Ах, господин аббат, вы являетесь образцом христианского милосердия! – сказал граф Рапт. – Вы хотите добиться раскаяния грешника, а не его смерти.

– Господин граф, – сказал аббат с поклоном. – Я давно сумел, хотя мне и было трудно добыть нужные сведения, изучить вашу

биографию. И я ждал только этого разговора для того, чтобы обнародовать ее. Теперь я объявлю о ее выходе в одном из ближайших номеров «Горностая». Но добавлю к ней еще одну черту: любовь к человечеству.

– Господин граф, – добавил Ксавье, – я никогда не забуду об этом визите. И когда я буду писать Христа, прошу вас разрешить мне вспомнить о вашем благородном лике.

Пока произносились эти слова, полковник, которого аббат назвал великим полководцем, проявил талант умелого стратега и подтолкнул братьев к двери.

То ли потому, что аббат понял его маневр, то ли потому, что просить больше ему было не о чем, старший брат решился уже положить руку на ручку двери.

В этот самый момент дверь распахнулась, но не по желанию аббата, а под действием внешней силы, и в комнату влетела запыхавшаяся старая маркиза де Латурнель, о существовании которой и о самой ее непосредственной родственной связи с графом Раптом наши читатели, надеюсь, не забыли.

– Слава богу! – прошептал господин Рапт, почувствовав, что вырвался наконец из лап этих братьев.

Глава CXVII

В которой прямо говорится о том, что привело госпожу де Латурнель в такое взволнованное состояние

– Помогите! Умираю! – воскликнула маркиза слабым голосом и, закатив глаза, упала в объятия аббата Букемона.

– Ах, Боже ты мой, госпожа маркиза, – произнес тот. – Да что же такое с вами приключилось?

– Что? Вы знакомы с госпожой маркизой? – спросил граф Рапт, устремившись было вперед, чтобы прийти на помощь госпоже де Латурнель, но остановившись, увидел, что она была на руках друга.

Ничто на свете не могло привести его в такой ужас, как открытие того, что госпожа де Латурнель была другом такого ядовитого человека, каким являлся аббат Букемон.

Он знал о глуповатости маркизы, и ему неоднократно уже случалось резко просыпаться среди ночи и, обливаясь холодным потом, думать о том, что его тайны были в руках женщины, которая любила его всем своим сердцем, но которая могла в любой момент, подобно медведю из басни Лафонтена, погубить его, обрушив на голову, для того чтобы прогнать муху, одну из его тайн.

Кроме того, он понимал, что если маркиза была близка с этими братьями, то она никак не могла быть ему поддержкой. Она в любом случае была на стороне этих церковников.

Поэтому-то он и опечалился, когда в ответ на его непроизвольно заданный вопрос: «Что? Вы знакомы с госпожой маркизой?» – аббат Букемон ответил, пародируя фразу самого графа относительно господина де Сент-Эрема:

–

Я был бы недостоин того, чтобы жить на свете, если бы не знал одну из самых набожных женщин Парижа!

Граф, поняв, что ему придется смириться с этим знакомством, приблизился к маркизе, которая в шестьдесят лет по старой привычке симулировала обморок, который так шел ей в двадцатилетием возрасте.

– Да что с вами, мадам?.. – спросил он у нее. – Умоляю, не заставляйте же нас волноваться.

– Я умираю! – ответила маркиза, не открывая глаз.

Это было одним из способов ответить, ничего не ответив.

Посему граф Рапт, поняв, что причин для беспокойства было гораздо меньше, чем он подумал вначале, сказал своему секретарю:

– Позовите кого-нибудь на помощь, Бордье.

– Не надо, – сказала маркиза, открывая глаза и испуганно озираясь.

Она увидела аббата.

– А, это вы, господин аббат, – сказала старая богомолка нежнейшим голоском.

Этот тон заставил графа Рапта вздрогнуть.

– Да, госпожа маркиза, это я, – ответил радостно аббат. – Имею честь представить вам моего брата, господина Ксавье Букемона.

– Всем известный художник, – сказала маркиза с очаровательной улыбкой, – которого я от всего сердца рекомендую нашему будущему депутату.

– Это лишнее, мадам, – ответил господин Рапт. – Эти господа, слава богу, достаточно уже мне отрекомендовались сами!

Братья потупили взоры и скромно поклонились. Причем сделали это столь синхронно, что можно было подумать, что ими руководит одна и та же пружина.

– Так что же с вами приключилось, маркиза? – вполголоса спросил господин Рапт, словно бы показывая тем самым двум своим посетителям, что их дальнейшее пребывание в кабинете становится отныне нескромным.

Аббат понял намек и сделал вид, что собирается уйти.

– Брат, – сказал он, – мне кажется, что мы злоупотребляем гостеприимством господина графа.

Но маркиза ухватилась за полу его редингота.

– Никоим образом, – сказала она. – Господин аббат, причина моего огорчения ни для кого не является секретом. Кроме того, поскольку вы тоже имеете кое-какое отношение к тому, что со мной приключилось, я рада, что встретила вас здесь.

Лицо будущего депутата помрачнело, физиономия же аббата, напротив, расцвела от радости.

– Да что вы говорите, госпожа маркиза? – воскликнул он. – Как же я, будучи готов пожертвовать ради вас жизнью, могу не страдать при виде вашего горя?

– Ах, господин аббат, – сказала маркиза с отчаянием в голосе. – Вы ведь знаете Крупетт?

– Крупетт? – воскликнул аббат тоном, который явно говорил: «Это еще кто?»

Граф, который знал, кто такая эта Крупетт, и который уже предчувствовал причину столь большого огорчения маркизы, рухнул в кресло и горестно вздохнул с видом человека, который, устав, сдает позиции неприятелю.

– Ну да, Крупетт, – снова заговорила маркиза печальным голосом. – Вы должны ее знать, поскольку видели меня с ней раз двадцать.