Сальватор
Шрифт:
– Это название я нахожу весьма красочным.
– Вот я и говорю, что мнения, какими бы они ни были, не могут повлиять ни на катар, ни на насморк.
– В таком случае, дорогой мсье Рено, позвольте мне сказать вам, что я не понимаю, каковы причины того, что простывшие люди перестают принимать лекарства.
– Однако же, – прошептал как бы про себя аптекарь, словно находясь в глубоком раздумье, – я прочитал ваш манифест. И мне показалось, что я понял его тайный смысл. Поэтому-то я и решил, что мы должны понимать друг друга с полуслова.
– Объяснитесь, пожалуйста, дорогой мсье Рено, – сказал граф Рапт, начиная терять терпение. – Ибо, скажу вам честно, я не совсем понимаю, какое отношение может иметь мой предвыборный манифест к плохому ходу дел у вашего племянника.
– Не понимаете? – удивленно спросил аптекарь.
– По правде говоря – нет, – довольно сухо ответил будущий депутат.
– А разве не вы довольно прозрачно намекнули на грехи, совершаемые попами? Так я называю священнослужителей.
– Давайте разберемся, мсье, – покраснев, оборвал его господин Рапт, не желавший заходить с чьей-то помощью в либерализме дальше того, чем это делала газета «Конститюсьоннель».
– Я, конечно, говорил о несправедливостях, совершаемых некоторыми лицами под прикрытием религии. Но я не употреблял выражений столь… строгих, к которым только что прибегли вы.
– Простите меня за это выражение, господин граф. Но, как сказал господин Вольтер:
Кота зовут котом, Поле же – проходимцем.Граф Рапт собрался уже было заметить достойному аптекарю, что цитата была приведена им неточно по отношению к автору, хотя и точно в отношении к самому стихотворению. Но потом решил, что момент для того, чтобы затевать литературную полемику, был не самый удачный, и поэтому промолчал.
– Я не умею играть словами, – продолжил аптекарь. – Образования я получил ровно столько, сколько нужно для того, чтобы честно содержать и воспитывать семью. И я вовсе не претендую на то, что выражаюсь, как член Академии. Однако же я прочел ваш манифест и увидел, что мы с вами единодушны. Если, конечно, я правильно его понял.
Эти произнесенные с некоторой прямотой слова на мгновение озадачили кандидата в депутаты, который, решив, что его избиратель заведет его слишком далеко, поспешил остановить его такими вот лицемерными словами:
– Я всегда единодушен с честными людьми, мсье Луи Рено.
– Что ж, поскольку мы с вами единодушны, – сказал Луи Рено, – я могу рассказать вам о том, что сейчас происходит.
– Рассказывайте, мсье.
– В доме, где я жил до тех пор, пока не уступил его моему племяннику, в этом доме, о котором я говорю, потому что являюсь его владельцем, жил всего несколько дней тому назад некий бедный школьный учитель. То есть вообще-то он не был школьным учителем, а всего лишь музыкантом.
– Это не имеет значения.
– Напротив, это очень важно! Его звали Мюллер, и он почти бесплатно обучал музыке два десятка детей, заменяя в этом благородном и тяжелом труде настоящего учителя по имени Жюстен, который уехал за границу, но не по каким-то грязным делишкам, а по делам семейным. Так вот, этот достойный господин Мюллер пользовался уважением всего квартала. Но черные люди из Монружа, часто проходя мимо школы, с огорчением и ненавистью смотрели на детей, которых воспитывал кто-то другой, а не они. И вот однажды утром этому временно исполняющему обязанности учителя старику сказали, чтобы тот с детьми вытряхивался из школы, что его заменит некая учительская семья. Две недели тому назад школу заняли братья-мракобесы. Понимаете, как все это выглядит хотя бы с точки зрения моральных норм?
– Не совсем понимаю, – произнес приведенный в недоумение господин Рапт.
– Что? Не совсем понимаете?
И аптекарь, подойдя к графу, подмигнул:
– Вы ведь знаете новую песню Беранже?
– Очевидно, знаю, – сказал господин Рапт. – Но если и не знаю, вы должны меня за это простить: два месяца я был за пределами Франции при дворе русского царя.
– Ах! Если бы был жив господин де Вольтер! Этот великий философ уже не сказал бы сейчас, как во времена правления там Екатерины Второй:
Ныне с Севера к нам льется свет просвещенья.– Мсье Луи Рено, – с нетерпением произнес граф, – ради бога, давайте вернемся…
– К этой новой песне Беранже. Хотите, чтобы я вам ее спел, господин граф? Охотно.
И аптекарь начал:
– Откуда, люди черные, вы вышли?– Мы вышли к вам из-под земли…– Нет, – сказал граф, – давайте вернемся к вашему господину Мюллеру. Вы требуете, чтобы ему заплатили неустойку, не так ли?
– Для этого есть все основания, – ответил аптекарь. – Но я хочу поговорить не только о нем. Я обращаюсь к вам для того, чтобы исправить ту так поразившую вас несправедливость: я хочу поговорить о торговле моего племянника.
– Заметьте, дорогой мой, что я всячески и постоянно стараюсь вернуть вас к этому разговору.
– Так вот: с одной стороны, эта торговля прекратилась. Прежде всего из-за того, что братья-мракобесы целыми днями заставляют детишек петь, а клиенты убегают, слыша эти надрывные крики.
– Я найду способ заставить их переехать в другое место, мсье Рено.
– Подождите, – снова заговорил аптекарь, – это еще не всё. С другой стороны, у этих братьев есть сестры. Другими словами, при этих братьях живут сестры, которые продают на сорок, а то и на сто процентов дешевле лекарства, которые они изготавливают сами. Самые настоящие наркотики! И таким образом получается, что целыми днями в аптеке даже кошки не увидишь, не то что клиентов! И таким образом моему племяннику, который должен еще три раза выплатить мне долг, остается только прикрыть лавочку, если вы не найдете способа помочь в этом горе, которое причиняют ему одновременно братья и сестры!