Сальватор
Шрифт:
– Как! – с негодованием воскликнул господин Рапт, поняв, что ему удастся отделаться от этого путаника-аптекаря только в том случае, если он начнет подыгрывать ему. – Эти женщины смеют торговать лекарствами в ущерб одному из самых честных аптекарей в Париже?!
– Да, мсье, – сказал Луи Рено, которого очень тронул тот живой интерес, с каким граф Рапт якобы принимал участие в его деле. – Да, мсье, они это делают, проклятые попадьи!
– Это просто невероятно! – вскричал граф Рапт, роняя голову на грудь и безвольно опуская руки на колени. – В какое время мы живем! О, боже мой!
И добавил, словно охваченный сомнением:
– И вы можете представить мне доказательства того, о чем только что рассказали, дорогой мсье Рено?
– Вот это доказательство, мсье, – ответил аптекарь, доставая из кармана сложенный вчетверо лист бумаги. – Это петиция, подписанная двенадцатью самыми уважаемыми в квартале врачами.
– Это меня возмущает до глубины души! – сказал господин Рапт. – Оставьте мне этот документ, дорогой мсье Рено. Я приобщу его к делу. Клянусь, мы добьемся справедливости. Или я не смогу больше называть себя честным человеком!
– А! Не зря мне говорили, что я могу на вас положиться! – воскликнул аптекарь, растроганный результатом своего визита.
– О! Когда я вижу несправедливость, я становлюсь безжалостным, – сказал граф, вставая и провожая своего избирателя до двери. – Очень скоро я дам вам о себе знать. И вы увидите, как я умею держать слово!
– Мсье, – сказал ему на это аптекарь, поворачиваясь и намереваясь, как опытный актер, произнести перед уходом со сцены последнюю реплику. – Не знаю, как выразить вам свое восхищение вашей открытостью и прямотой. Входя сюда, я, признаюсь, боялся, что вы поймете меня не так, как мне того хотелось бы.
– Да разве честные люди могут не понять друг друга?.. – поспешил сказать господин Рапт, подталкивая Луи Рено к двери.
Когда этот милый человек вышел, Батист доложил:
– Господин аббат Букемон и его брат господин Ксавье Букемон.
– Кто такие эти братья Букемоны? – спросил граф Рапт у своего верного Бордье.
Бордье прочел в своем досье:
«Аббат Букемон, сорок пять лет. Имеет приход неподалеку от Парижа. Человек хитрый, большой интриган. Редактирует некий еще ни разу не появившийся на свет бретонский журнал под названием «Горностай». Чтобы стать аббатом, приложил очень много стараний. Теперь, будучи аббатом, может пойти на все, чтобы стать епископом. Его брат является священным художником, то есть пишет картины только для Церкви, избегая писать обнаженное тело. Лицемер, тщеславен и завистлив, как все бесталанные художники».
– Черт! – сказал граф Рапт. – Не заставляйте их ждать!
Глава CXVI
Трио масок
Батист провел в кабинет аббата Букемона и господина Ксавье Букемона.
Граф Рапт, только что севший в кресло, встал и поприветствовал вновь прибывших.
– Господин граф, – сказал аббат крикливым голосом (аббат был человеком низенького роста, коренастым, жирным и рябым – словом, очень некрасивым), – я являюсь владельцем и редактором некоего скромного журнала, чье название еще, по всей вероятности, вам неизвестно.
– Прошу простить меня, господин аббат, – прервал его будущий депутат, – но я, напротив, один из самых верных читателей «Горностая». Ведь так называется руководимый вами журнал, не правда ли?
– Да, господин граф, – ответил аббат со смущением и большим сомнением в том, что господин Рапт на самом деле является одним из самых верных читателей издания, которое еще не выходило в свет.
Но тут Бордье, не показывая того, что он все видит и слышит, хотя видел и слышал абсолютно все, понял недоверие аббата и протянул господину Рапту какую-то брошюру в желтой обложке.
– Вот свежий номер, – сказал он.
Господин Рапт посмотрел на брошюру, убедился в том, что она разрезана, и протянул ее аббату Букемону.
Но тот отвел ее рукой в сторону.
– Упаси меня Бог, – сказал он, – усомниться в ваших словах, господин граф!
Хотя в глубине души он в них очень сильно усомнился.
– Черт возьми! – сказал он самому себе. – Надо быть начеку! Мы имеем дело с сильным противником. Человек, у которого уже есть экземпляр журнала, который еще не поступил в продажу, должен быть крепким орешком. Будем осторожны.
– Ваше имя, – продолжал господин Рапт, – если и не является пока, но скоро наверняка станет одним из самых известных имен воюющей прессы. Мне известны не так много примеров острой полемики и имен публицистов, которые смогли бы подняться до ваших высот. Если бы все сторонники правого дела были столь же воинственны, как вы, господин аббат, то или я сильно ошибаюсь, или нам не пришлось бы вести столь длительную борьбу.
– Да, с такими полководцами, как вы, полковник, – тем же тоном ответил аббат, – добиться победы было бы, по-моему, очень легко. Именно об этом мы с братом и подумали сегодня утром, когда прочитали в вашем предвыборном манифесте ту фразу, где вы говорите, что для того, чтобы уничтожить врагов Церкви, все средства хороши. Кстати, позвольте, господин граф, представить вам моего брата.
И, толкнув вперед брата, сказал:
– Господин Ксавье Букемон.
– Талантливый художник, – с самой любезной улыбкой добавил граф Рапт.
– Как? Вы и моего брата знаете? – с удивлением спросил аббат.
– Я имею честь быть вам известным, господин граф? – тихо спросил своим противным фальцетом господин Ксавье Букемон.
– Я знаю вас, как знает вас весь Париж, мой юный мэтр, – ответил господин Рапт. – Хотя только понаслышке. Кто же не знает имен знаменитых художников?
– Мой брат вовсе не стремился стать знаменитым, – сказал аббат Букемон, набожно складывая ладони и покорно опуская взор. – Что такое слава? Тщеславное удовольствие от того, что вас знают люди, с которыми вы не знакомы. Нет, господин граф, мой брат силен верой. Ты ведь человек верующий, Ксавье? Мой брат признает только искусство христианских художников четырнадцатого и пятнадцатого веков.
– Я делаю только то, что могу, господин граф, – лицемерно произнес художник. – Но должен признаться, что никогда не надеялся даже на то, что мое скромное имя дойдет до вас.