Сальватор
Шрифт:
– А теперь, Бордье, мы с вами постараемся отомстить за смерть моей Крупетт, не так ли
Глава CXVIII
В которой показано, что два авгура не могут смотреть друг на друга без смеха
Граф Рапт быстро прикатил на улицу Сен-Гильом, где находился особняк монсеньора Колетти.
Монсеньор жил в павильоне, расположенном между двором и садом. Это было очаровательное жилище: настоящее гнездышко для поэта, влюбленного или аббата. Оно было открыто для лучей полуденного солнца и недоступно для суровых северных ветров.
Внутреннее убранство этого павильона с первого же взгляда говорило об утонченной чувствительности обитавшей в нем священной особы. Влажный, наполненный бальзамом и сладострастием воздух охватывал посетителя сразу же, как тот входил в это жилище. И человек, которого привели бы туда с завязанными глазами, уже только вдохнув этот наполненный ароматом воздух, решил бы, что попал в один из тех таинственных и опьяняющих будуаров, в котором лидеры Директории имели обыкновение петь свои песни и курить фимиам.
Слуга, наполовину лакей, наполовину священник, провел графа Рапта в полуосвещенный, а скорее наполненный полумраком маленький салон, который находился перед залом для приемов посетителей.
– Его Преосвященство в настоящий момент очень занят, – сказал слуга, – и не знаю, сможет ли он вас принять. Но если вы, мсье, назовете мне ваше имя…
– Доложите, что прибыл граф Рапт, – ответил будущий депутат.
Слуга низко поклонился и вошел в салон.
Через несколько секунд он вернулся и сказал:
– Его Преосвященство сейчас примет господина графа.
Ждать полковнику пришлось недолго. Через пять минут он увидел, что из салона вышли в сопровождении монсеньора Колетти какие-то два человека. Поначалу из-за царившей в комнате темноты он их не узнал, но потом, увидев, с какой подобострастностью они ему поклонились, он понял, что это были за люди: так низко кланяться могли только братья Букемоны.
Действительно, это были Сюльпис и Ксавье Букемоны.
Господин Рапт поклонился им в ответ так любезно, как только смог, и прошел в салон впереди епископа, который ни за что не соглашался пройти первым.
– Вот уж не ожидал, что буду иметь честь и удовольствие увидеть вас сегодня, господин граф, – сказал Его Преосвященство, усадив графа Рапта на диванчик и усевшись рядом.
– Почему же, монсеньор? – спросил тот.
– Потому что у таких государственных мужей, как вы, – униженно произнес монсеньор Колетти, – накануне выборов должно быть много других дел, куда более важных, чем посещение такого отшельника, как я.
– Монсеньор, – живо произнес граф, видя, что эта лицемерная болтовня могла завести довольно далеко, – госпожа маркиза де Латурнель смилостивилась надо мной и предупредила, что я, к огромному моему удивлению и огорчению, полностью потерял ваше доверие.
– Госпожа маркиза де Латурнель, возможно, чересчур сгустила краски, сказав, что вы полностью потеряли мое доверие, – прервал его аббат.
– Это значит, монсеньор, что оно все же потеряно.
– Признаюсь вам, господин граф, – ответил аббат, грустно нахмурившись и подняв палец к небу, словно взывая Бога проявить милосердие к сидящему перед ним грешнику, – признаюсь, что когда Его Величество попросил меня честно высказать все, что я думаю по поводу ваших перевыборов и вашего назначения на пост министра… Что я, не сказав всего того, что я о вас думаю, был вынужден попросить короля подумать и не принимать никакого решения прежде, чем я не переговорю с вами.
– Именно для этого я и пришел, монсеньор, – довольно сухо произнес будущий депутат.
– Что ж… Давайте поговорим, господин граф.
– В чем вы можете упрекнуть меня, монсеньор? – спросил господин Рапт. – Вы лично, разумеется.
– Я! – воскликнул епископ с невинным выражением на лице. – В чем я лично могу вас упрекнуть? Честно скажу, вы смутили меня этим вопросом: ведь когда речь идет обо мне лично, господин граф, я могу вас только похвалить! Так я и сказал королю, не стану этого скрывать. И я всем говорю о том, что я вам лично очень признателен!
– В таком случае, монсеньор, о чем речь? Ведь если вы, как вы говорите, можете сказать обо мне только хорошее, отчего же я потерял ваше доверие?
– Это трудно объяснить, – произнес епископ, смущенно покачав головой.
– Может быть, я смогу вам помочь в этом, монсеньор?
– Именно этого я и хочу, господин граф. Так значит, вы догадываетесь, о чем идет речь?
– Нисколько, уверяю вас, – ответил господин Рапт. – Но давайте попробуем догадаться об этом вдвоем.
– Я слушаю вас очень внимательно.
– В вас живут два человека, монсеньор: священник и политик, – сказал граф, пристально глядя на епископа. – Кого из них я оскорбил?
– Да ни того, ни другого, – сказал епископ, делая вид, что колеблется.
– Прошу прощения, монсеньор, – снова произнес граф Рапт, – но давайте поговорим начистоту. Скажите же мне, перед каким из двух живущих в вас людей я должен извиниться и чем искупить свой промах?
– Слушайте, господин граф, – сказал епископ, – я тоже буду с вами откровенен. Для начала позвольте мне напомнить вам о том, что вы своим талантом вызвали мое искреннее восхищение. До настоящего времени ни один человек не казался мне более подходящим для занятия самой высокой государственной должности. К несчастью, блеск этого восхищения вами погас из-за одного темного места.
– Объяснитесь, монсеньор. Я с удовольствием исповедуюсь вам.
– Что ж, – медленно и холодно произнес епископ, – ловлю вас на слове: я хочу исповедать вас! Случай позволил мне узнать про некий ваш грех. Признайтесь мне в нем, как на духу, и я обещаю вам, что на коленях буду днем и ночью молить небо, чтобы оно послало вам милосердие Божье до тех пор, пока не получу от Бога прощения вашему греху!
«Лицемер! – подумал граф Рапт. – Лицемер и дурак! Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы попасть в твою ловушку? Нет, это я тебя сейчас буду исповедовать…» И произнес вслух: