Сальватор
Шрифт:
– О, как злы люди! – глухо пробормотала маркиза, устало падая в кресло.
Господину Рапту захотелось сделать то же самое, но поскольку, как он уже сказал Бордье, разговор, который должен был состояться, имел большое значение, он решил не делать этого.
– Дорогая маркиза, – сказал он, приблизившись к ней и легко прикоснувшись к ее плечу. – Я готов, особенно сейчас, во всем с вами согласиться. Но вы ведь знаете, что сейчас не время дать волю чувствам и пускаться в общие разглагольствования: послезавтра должны состояться выборы.
– Именно поэтому, – заговорила маркиза, – мне кажется, что вы ведете себя весьма неосторожно, делая своими врагами таких влиятельных в клерикальной партии людей, коими являются аббат Букемон и его брат.
– Что? Врагов? – вскричал граф Рапт. – Эти два проходимца – мои враги?
– Да! Можете в этом быть уверены. Я поняла это по взглядам, которые бросили на вас, уходя, эти два достойных молодых человека.
– Эти двое достойных молодых человека!.. Честно говоря, вы вынуждаете меня ругаться, тетушка… Враги!.. Я сделал этих двух идиотов своими врагами!.. Полные ненависти взгляды!.. Они, уходя, посмотрели на меня с ненавистью!.. Да знаете ли вы, госпожа маркиза, что прежде чем уйти, они провели здесь целый час? Знаете ли, что за все это время они то льстили мне, то угрожали? Знаете ли вы, что одному из них я пообещал приход с доходом в пять-шесть тысяч франков, а другому – роспись всей церкви? Что после того, как я удовлетворил их жажду наживы, я был вынужден возбудить их ненависть? О, честное слово, каким бы невосприимчивым человеком я ни был, сердце мое наполнилось таким отвращением, что если бы они не ушли сами, я, да простит меня Бог, приказал бы выставить их за дверь.
– И совершили бы большую ошибку. Аббат Букемон является поверенным монсеньора Колетти, который, как мне кажется, и без того уже плохо расположен к вам.
– А, тогда перейдем к делу, пора! Так вы считаете, что монсеньор Колетти плохо ко мне относится?
– Очень плохо.
– Значит, вы с ним уже виделись?
– Вы ведь сами попросили меня увидеться с ним.
– Да, конечно. Именно об этом вашем визите я и хотел поговорить, когда сказал, что у нас должен состояться важный разговор.
– Надо, чтобы кто-нибудь, дорогой мой граф, замолвил о вас словечко перед мон-сеньором.
– Слушайте, маркиза, давайте без обиняков. Говорите прямо. Вы ведь любите меня всем сердцем, не так ли?
– Дорогой мой Рапт, да разве вы можете в этом сомневаться?
– Я и не сомневаюсь. Именно поэтому-то я и говорю с вами совершенно открыто. Я должен прославиться. Я хочу этого, для меня это to be or not to be, быть или не быть. От этого зависит мое будущее. Честолюбие заменит мне счастье. Но это честолюбие должно быть удовлетворено. Я должен стать депутатом для того, чтобы потом стать министром. Я должен стать министром. Так вот, монсеньор Колетти, поскольку он является духовником герцогини Ангулемской, пообещал, что добьется через нее от короля этого назначения. Сделал ли он то, что обещал?
– Нет, – сказала маркиза.
– Как, он этого не сделал? – удивленно воскликнул граф.
– И мне кажется, – сказала маркиза, – что он и не думает этого делать.
– Стоп, у меня голова уже трещит! Он отказался помочь мне?
– Категорически!
– Он вам сам об этом сказал?
– Да.
– Вот как! Он, значит, забыл, что это я сделал его епископом, что благодаря вам он проник в дом герцогини Ангулемской?
– Он обо всем этом помнит. Но говорит, что все это не может заставить его пойти на сделку с совестью.
– С совестью! У него есть совесть!.. – прошептал граф Рапт. – Какому ростовщику он заложил ее и кто из моих недругов дал ему деньги для того, чтобы выкупить ее?
– Дорогой мой граф, дорогой граф! – воскликнула маркиза, осеняя себя крестом. – Я вас не узнаю. Страсть заводит вас на ложный путь!
– Да, это все равно, что стучаться лбом в стену. Еще один человек, которого я полагал уже подкупленным, хочет получить еще что-то прежде, чем продаться! Дорогая маркиза, немедленно садитесь в карету… У вас сегодня будут гости, не так ли?
– Да.
– Так вот, езжайте к монсеньору Колетти и пригласите его к себе.
– И думать об этом нечего, уже слишком поздно!
– Скажите ему, что решили пригласить его лично.
– Я только что от него. И ничего ему про это не сказала.
– Как? Зная, что у меня так мало времени, вы не добились от него, чтобы он поехал с вами?
– Он отказался, сказав, что если вам кажется, что у вас есть к нему дело, вы должны приехать к нему, а не он к вам.
– Я приеду к нему завтра.
– Будет уже слишком поздно.
– Почему же?
– Завтра уже выйдут газеты, в которых будет напечатано то, что будет направлено против вас.
– Да что он может сказать против меня?
– Как знать!
– Что значит: как знать? Объяснитесь!
– Монсеньор Колетти занят сейчас тем, что старается обратить принцессу Рину в католическую веру.
– Так она что, еще не католичка?
– Нет. Но здоровье ее с каждым днем все ухудшается. Кроме того, он является духовником вашей супруги.
– О! Регине нечего сказать против меня!
– Как знать! На исповеди…
– Мадам, – произнес с возмущением граф Рапт. – Тайна исповеди священна даже для самых никудышных священников.
– Да знать ничего не знаю! Просто советую вам…
– Что же?..
– Сесть самому в карету и поехать помириться с ним.
– Но мне надо принять еще трех или четырех избирателей.
– Отложите прием на завтра.
– Я потеряю их голоса.
– Лучше потерять три голоса, чем тысячу.
– Вы правы. Батист! – крикнул господин Рапт, дергая за звонок. – Батист!
Батист вырос на пороге.
– Карету, – сказал граф. – И пришлите ко мне Бордье!
Секунду спустя в кабинете появился секретарь.
– Бордье, – сказал граф. – Я сейчас спущусь по потайной лестнице. Отправьте домой всех, кто ждет приема.
И, быстро поцеловав руку маркизы, господин Рапт вылетел из кабинета. Но сделал это не столь быстро, поскольку успел услышать, как госпожа де Латурнель сказала его секретарю: