Сальватор
Шрифт:
Он так стремительно пересек коридор, ведущий на улицу, что не обратил внимания на то, что перед домом стоял фиакр: это было необычно для этой улицы и этого дома.
Он не заметил также четверых людей, стоявших по двое с каждой стороны двери. Едва он показался на улице, как они схватили его и с такой быстротой впихнули в фиакр, что он даже не успел коснуться ногами мостовой.
Одним из этих четверых был Коломбье, а запястья Жибасье сжимал маленького роста брюнет с усиками, в котором Жибасье немедленно признал описанного Элизой человека, который подрезал крылья ангелу Габриэлю.
Спустя десять минут карета подкатила к зданию префектуры полиции. После полутора часов,
Сами понимаете, что, услышав от приятелей о произведенных накануне арестах, Жибасье посмотрел на начальника полиции довольно жалобно.
– Жибасье, – сказал господин Жакаль с выражением глубокой печали на лице, – поверьте, я очень сожалею о том, что вынужден на некоторое время вывести вас в тень. Солнце больших городов слегка повредило вам мозги, мой добрый друг, а когда вы остановили почтовую карету с неким англичанином и его женой между Немуром и Шато-Ландон, вы забыли о том, что этим можете рассорить Лондон с Францией. Другими словами, вы злоупотребили той свободой, которую я так щедро вам предоставил.
– Но, мсье Жакаль, – прервал его Жибасье, – проверьте, что, останавливая почтовую карету, я вовсе не желал чем-то обидеть этих островитян.
– Мне в вас, Жибасье, нравится то, что у вас по крайней мере есть смелость отстаивать свое мнение. Любой другой на вашем месте, Папильон, к примеру, или «Стальная Жила», громко кричали, как ягнята, когда я говорил с ними по поводу ночного ограбления почтовой кареты между Немуром и Шато-Ландон. Но вы правды не боитесь. Кто ограбил почтовую карету? «Я, Жибасье, и не будем об этом больше!» Вашим основным, доминирующим качеством является восхитительная правдивость, и я с радостью вам об этом говорю. Но, к несчастью, дорогой друг, правдивость, какой бы решающей она ни была, не может заменить собой все те качества, которые необходимы для того, чтобы быть мудрым. И я с большим сожалением вынужден сказать вам, что в деле с почтовой каретой вы проявили полное отсутствие мудрости. Как, черт возьми, такой умный человек, как вы, могли решиться на то, чтобы ограбить англичан?!
– Я принял их за эльзасцев, – ответил Жибасье.
– Это может служить смягчающим обстоятельством, хотя «Стальная Жила», сам будучи эльзасцем, дурно обошелся с соотечественниками. В этом деле вам явно не хватило ни гражданского патриотизма, ни хорошего вкуса. Вот почему я полагаю, что непродолжительное пребывание в тени пойдет вам на пользу.
– Значит, – сказал каторжник, начиная терять терпение, – вы просто-напросто отправите меня на каторгу?
– Да, просто-напросто, как вы сами сказали.
– В Рошфор, Брест или Тулон?
– Выбирайте сами, друг мой. Видите, как по-отечески я к вам отношусь.
– И надолго ли?
– Это опять-таки вам решать. Вам надо будет вести себя прилично. Вы мне слишком дороги, чтобы я при малейшей возможности не призвал вас к себе.
– А с кем в паре я буду закован?
– Тоже можете выбрать сами. Кто вам больше понравится.
– Что ж, – сказал Жибасье, начавший понимать, что, поскольку делать ничего не оставалось, ему приходилось смириться стем, что есть. – Ладно, договорились. Я выбираю Тулон, и без напарника.
– Увы! – произнес со вздохом господин Жакаль. – Вы, Жибасье, потеряли еще одно драгоценное ваше качество. Я имею в виду благодарность или, если вам так больше нравится, дружбу. Как! Ваше сердце не будет обливаться кровью при виде того, как ваш собрат по каторге
– Что вы имеете в виду? – спросил каторжник, не понимая, куда клонит господин Жакаль.
– Да возможно ли такое, неблагодарный Жибасье! Вы что же, совсем забыли об ангеле Габриэле? А ведь всего сутки назад держали в руках факел его Гименея!
– Итак, я не ошибся, – прошептал Жибасье.
– Вы вообще редко ошибаетесь, дорогой друг. Тут вам следует отдать справедливость.
– Я был уверен, что он был арестован именно по вашему приказу.
– Да, по моему приказу, проницательный Жибасье. Но знаете ли вы, почему я отдал приказ о его аресте?
– Нет, – честно признался каторжник.
– За один мелкий проступок, которому, если хотите, нет равных, но который заслуживает маленького наказания. Чтобы отбить охоту совершать что-либо подобное впредь. Вы не поверите: пока кюре церкви Сен-Жак-дю-О-Па его венчал, он умудрился спереть у него дискос, носовой платок и табакерку! Дело-то такое простое! А кюре, чтобы не поднимать скандала в церкви, спокойно закончил церемонию, а через полчаса после этого пришел ко мне с официальным заявлением. Вот и верь в добропорядочность современных агнцев божьих! Поэтому-то, Жибасье, я и назвал вас неблагодарным: вы ведь не умоляете меня о том, чтобы я распорядился сковать вас одной цепью с этим юным ветреником, над воспитанием которого вам предстоит еще потрудиться.
– Коли так, – сказал Жибасье, – я беру назад мою просьбу. И прошу отправить меня в Тулон закованным в паре с Габриэлем.
– В добрый час! Наконец-то я узнаю моего любимого Жибасье. Ах, каким вы могли бы стать человеком, если бы прошли лучшую школу! Но у вас с самого детства голова забита классиками, вы не владеете элементарными знаниями, даваемыми в современных школах. Это-то вас и погубило. Но не все еще потеряно, кое-что можно будет исправить. Вы еще достаточно молоды, вы можете всему обучиться. Слушайте, как только вы сюда вошли, я подумал о том, чтобы создать большую библиотеку для таких несчастных, как вы. А теперь мне пришла в голову еще одна идея: а если вместо того, чтобы сковать вас одной цепью с ангелом Габриэлем, я распоряжусь заковать вас по одному? И сразу же по прибытии на место назначу вас на самое почетное, самое доходное место, возведу в ранг пайолей, то есть писарчуков? До чего же прекрасная работа: вести переписку неграмотных товарищей, быть их доверенным лицом, знать их самые сокровенные тайны, имена их советников и сообщников! Что вы скажете на такую милость с моей стороны?
– Ваша щедрость беспредельна! – сказал каторжник наполовину серьезным, наполовину ироничным тоном.
– Но вы этого заслуживаете, – нежно-ласково произнес господин Жакаль. – Само собой разумеется, вы оба можете рассматривать себя как официальных пайолей. Пока вы здесь, нет ли у вас еще каких-нибудь жалоб или просьб ко мне лично?
– Есть одна просьба, – важно произнес Жибасье.
– Говорите, дорогой друг. Я давно и безуспешно ломаю голову над тем, что бы мне еще такого сделать, чтобы доставить вам удовольствие.
– Поскольку Габриэль был арестован вчера вечером, – сказал каторжник, – он не успел хорошенько узнать свою супругу. Не будет ли слишком большим одолжением, если я попрошу вас дать ей возможность увидеться с мужем до его отъезда на юг?
– Это пустяки, дорогой друг. Она может видеться с ним каждый день до его отъезда. Это все, Жибасье?
– Это только первая часть моей просьбы.
– А вторая?
– Разрешите ей проживать на той же широте, на которой будет находиться ее супруг.