Сальватор
Шрифт:
– О! – вздохнул гигант.
– О! – простонал карлик.
– В связи с вышеизложенным, – продолжал властным голосом господин Жакаль, – несмотря на все ваши запирательства, оправдания, отрицания, возмущения и другие уловки, мне ясно, что вы постыдно злоупотребили моим доверием.
Тем более что, грабя встречного и поперечного, вы вели себя не как серьезные и честные полицейские, а как обыкновенные преступники.
Поэтому:
Вам придется немедленно отправиться в соседнюю комнату, где хорошо вам известный человек по имени Коломбье арестует вас и доставит в надежное место, где вы пробудете до тех пор, пока я не найду средство положить конец вашим преступлениям.
Произнося эти слова с полнейшим хладнокровием, господин Жакаль в третий раз нажал на кнопку звонка, чтобы вызвать Коломбье, который не смог не испытать огорчения, увидев жалкое выражение на лицах своих приятелей, «Стальной Жилы» и Папильона.
Но, как верный своему долгу полицейский, он немедленно переборол грусть и по знаку господина Жакаля взял гиганта одной рукой, а карлика – другой, скорее выволок, чем вывел их из кабинета, чтобы они смогли составить компанию Карманьолю и «Длинному Овсу».
В процессе ликвидации наступил перерыв.
Арест этих четверых не вызвал в душе господина Жакаля ни волнения, ни интереса. Да, конечно, ум Карманьоля был ему в некоторой мере симпатичен и потеря эта доставила ему некоторое огорчение. Но, прекрасно зная марсельца, он был уверен в том, что рано или поздно уроженец Прованса (он был из той породы каторжников, которые доживают до восьмидесяти лет) окажется на свободе.
Что же касается остальных трех, то они не были даже винтиками в его административной машине. Они скорее наблюдали за ее действием, чем помогали ее работе: «Длинный Овес» был лицемером, «Стальная Жила» – всего-навсего хвастуном, а Папильон, хотя и был так же легок, как и мотылек, но являлся по сути всего лишь плохой копией Карманьоля.
Согласитесь, что будущее этих людей очень мало интересовало такого философа, каким был господин Жакаль.
И действительно, какую ценность могли иметь эти посредственности по сравнению с обладавшим такими неоспоримыми качествами человеком, как Жибасье?
Жибасье! Полицейский-феникс! Rara avis! Человек, прирожденный быть шпиком! Человек неожиданных решений! Человек неограниченных возможностей! Человек, умеющий перевоплощаться! Человек многоликий, словно бог индуистов!
Вот о ком думал начальник тайной полиции между арестом «Стальной Жилы» и Папильона и появлением Жибасье.
– Что поделаешь, – прошептал он, – раз надо, так надо!..
И, позвонив приставу, он снова уселся в кресло и закрыл лицо ладонями.
Пристав ввел Жибасье.
Сегодня Жибасье был одет по-городскому: в шелковых чулках и белых перчатках. Его розовая физиономия, его обычно тусклые глаза были необычайно живыми и блестящими.
Господин Жакаль поднял голову и был поражен великолепием лица и наряда Жибасье.
– Вы что, собрались сегодня на свадьбу или на похороны? – спросил он.
– На свадьбу, дорогой мсье Жакаль, – ответил Жибасье.
– Может быть, на вашу собственную?
– Не совсем, дорогой мсье. Вам ведь известна моя теория относительно женитьбы. Но все же, – добавил он фатовски, – невеста – моя старинная приятельница.
Господин Жакаль втянул носом табак, словно стараясь тем самым скрыть свое неудовольствие, которое собирался высказать Жибасье по поводу его взглядов на женщин.
– Имею ли я честь знать имя мужа? – спросил он, помолчав немного.
– Вы знаете его, по крайней мере должны были слышать его имя, – ответил каторжник. – Это – мой приятель по Тулону, с которым я так ловко сбежал с каторги. Его зовут ангел Габриэль.
– Помню о таком, – сказал господин Жакаль, кивнув. – Вы рассказывали мне эту историю. На дне Говорящего колодца, откуда я имел удовольствие вас достать и где, к слову сказать, я заработал простуду, от которой до сих пор не могу никак избавиться.
И, как бы подтверждая свои слова, господин Жакаль принялся кашлять.
– Хороший кашель, – сказал Жибасье, – сочный такой, – добавил он в виде утешения. – Один из моих предков умер в стосемилетнем возрасте, спасаясь с шестого этажа. У него был такой же кашель.
– Кстати о побеге, – сказал господин Жакаль. – Вы мне не рассказывали подробно о вашем освобождении. Я кое-что слышал о том, что некий санитар помог бежать вам и ангелу Габриэлю. Но ведь для того, чтобы подкупить санитара, нужны деньги. Где вы их взяли? Я ведь знаю, что большая усталость вряд ли даст разбогатеть.
При этих словах розовое лицо Жибасье стало пунцовым.
– Вы покраснели, – заметил с удивлением господин Жакаль.
– Простите меня, мсье Жакаль, – сказал каторжник, – но в этот момент мне вспомнился один из самых неприятных эпизодов моей полной приключений жизни и я не смог удержаться от того, чтобы не покраснеть.
– Неприятное воспоминание о каторге? – спросил господин Жакаль.
– Нет, – ответил Жибасье, нахмурившись. – Воспоминание о моем побеге. Или скорее о той таинственной даме, которая помогла его устроить.
– Фу, – произнес господин Жакаль, пренебрежительно взглянув на Жибасье, – это, конечно, повод на всю жизнь возненавидеть прекрасный пол.
– И именно эту таинственную даму, – продолжал каторжник, не замечая пренебрежения своего патрона, – я и выдаю сегодня за ангела Габриэля.
– Но вы, помнится, сказали мне, Жибасье, – сурово произнес начальник полиции, – что этот беглый каторжник находится за границей.
– Так оно и было, – с гордой улыбкой ответил Жибасье. – Он уехал, чтобы заручиться согласием семьи и потребовать документы.