Сальватор
Шрифт:
И волна снова накрыла его с головой.
— Ах, черт! Да вот веревка! Держишься?
Послышалось бульканье, словно захлебнувшийся хочет ответить, но не может, потому что в дыхательные пути попала вода.
— Ну, не отпускай!.. — приказал Питкерн. — Что ж ты за моряк, увалень ты эдакий! Знал бы, так подъемное кресло на двух блоках припас бы, чтобы вас, сударь, на борт доставить.
Но не успел валлиец докончить свою шутку, как Эрбель, едва занеся ногу над релингом шлюпа, схватил своего друга Питкерна в охапку, опрокинул его на палубу и, приставив ему нож к горлу, крикнул товарищам:
— Ко мне, ребята! Поднимайтесь на левый борт. Мы спасены!
Беглецы не заставили себя упрашивать; они поспешили к шлюпу, и через минуту все четверо стояли на палубе.
Эрбель придавил Питкерна к палубе коленом и не отнимал от его горла ножа.
— Свяжите-ка этого парня и заткните ему рот, — приказал Пьер Эрбель, — но никакого зла не причинять!
Потом, повернувшись к пленнику, продолжал:
— Дорогой Питкерн! Прости нам этот маленький обман. Мы не английские дезертиры, а французы, сбежавшие с понтона. Мы позаимствуем у тебя шлюп, чтобы прогуляться во Францию, а как только дойдем до Сен-Мало или Сен-Бриё, ты свободен.
— Но, — спросили беглецы, — что же это получается: экипаж английского шлюпа говорит на нижнебретонском наречии?
— Не экипаж английского шлюпа говорит на нижнебретонском наречии, а мы говорим на гэльском языке.
— Я понял ничуть не больше, чем раньше, — признался Парижанин.
— Ты хочешь, чтоб я тебе все объяснил? — спросил Эрбель, как можно осторожнее (надо отдать ему справедливость) затыкая рот Питкерну.
— Признаться, я был бы не прочь разобраться, в чем тут дело.
— Сейчас я тебе расскажу то, что сам я узнал в коллеже.
— Рассказывай!
— Англичане из Уэльса — всего-навсего колония из Нижней Бретани, эмигрировавшая из Франции лет восемьсот-девятьсот тому назад и сохранившая в целости и сохранности родной язык. Вот как получилось, что валлийцы говорят на бретонском наречии, а бретонцы — на гэльском.
— Вот что значит образование! — заметил Парижанин. — Эрбель, в один прекрасный день ты станешь адмиралом.
Тем временем Питкерна связали и заткнули ему рот.
— А теперь, — принял решение Пьер Эрбель, — надо согреться, обсушиться и посмотреть, нет ли на этом благословенном шлюпе чего-нибудь пожевать, а на рассвете выйдем из гавани.
— Почему не сейчас? — поинтересовался Парижанин.
— Потому, Парижанин, что из гавани можно выйти только после того, как адмиральское судно откроет ворота пушечным выстрелом.
— Это верно, — хором подтвердили беглецы.
Один из четырех товарищей остался часовым на бушприте, а трое других пошли разводить в каюте огонь.
К несчастью, одежду, намокшую в соленой воде, было не так-то просто просушить. Беглецы обшарили шлюп и нашли рубашки, штаны и матросские блузы, принадлежавшие друзьям Питкерна. Беглецы переоделись как могли, как вдруг с бушприта донеслось:
— Эй, там, внизу! Все наверх!
В одно мгновение все трое очутились на палубе.
Часовой поднял тревогу не без причины: к шлюпу приближались три или четыре огня, и постепенно из темноты показались лодки с солдатами.
Лодки прочесывали гавань.
— Ну, визита не миновать! — предупредил Пьер Эрбель. — Надо взять дерзостью. Спрячьте нашего друга Питкерна.
— Сбросить его в воду? — предложил один из беглецов.
— Да нет, просто спрячьте его получше.
— Слушай, Пьер, — заметил Парижанин, — ну а если засунуть его в подвесную койку, накрыть сверху одеялом по самые глаза — никто и не заметит кляпа, а мы скажем, что это больной. Так для нас же лучше: больные одетыми не ложатся, одному из нас достанутся нагретые штаны, куртка и блуза.
Предложение всем понравилось.
— А сейчас, — продолжал Пьер Эрбель. — пусть те, что говорят на нижнебретонском наречии, постоят со мной на палубе, а остальные составят компанию Питкерну; я все беру на себя.
Когда Эрбель говорил: «Я все беру на себя» — все знали, что на него можно положиться. Парижанин и его напарник пошли вниз с Питкерном, а Эрбель и двое бретонцев стали ждать солдат.
Ждать пришлось недолго.
Одна из лодок взяла курс на шлюп.
Пьер Эрбель вскарабкался на релинг, чтобы его было лучше видно.
— Эй, на шлюпе! — крикнул командир.
— Есть на шлюпе! — отозвался Пьер Эрбель на нижнебретонском наречии.
— Эх, да здесь валлийцы! — заметил капитан, обращаясь к своим солдатам. — Из вас кто-нибудь говорит на языке этих дикарей?
— Я, господин офицер, — откликнулся один из солдат. — Я родом из Кармартена.
— Тогда спрашивай ты.
— Эй, на шлюпе! — крикнул солдат по-гэльски.
— Есть на шлюпе! — повторил Эрбель.
— Кто вы?
— «Прекрасная Софи» из Пембрука.
— Откуда идете?
— Из Амстердама.
— Что везете?
— Треску.
— Вы не видели пятерых французских пленников, сбежавших с понтонов?
— Нет, но если мы их встретим, они могут быть спокойны.
— Что вы с ними сделаете?
— Обойдемся с ними так, как они того заслуживают.
— Что они говорят? — спросил капитан.
Солдат перевел разговор.
— Хорошо! — кивнул офицер. — Смерть французам, да здравствует король Георг!
— Ура! — грянули трое бретонцев.