Сальватор
Шрифт:
Затем Щелкунчик, который был на судне не только юнгой, но еще и флейтистом, соскользнул с марса на марс и оказался на палубе в одно время с уже поднявшим палочки барабанщиком и приготовился по знаку капитана извлечь первый звук из своего мелодичного инструмента.
Капитан подал долгожданный знак.
На «Прекрасной Терезе» заиграли «По местам стоять, к бою готовиться!»; барабанная дробь прокатилась по палубе, проникла в задний люк и снова вырвалась на свободу через передний под аккомпанемент Щелкунчика, умудрявшегося играть сигнал к бою в виде вариации на тему народной песни «Счастливого пути, господин дю Моле!».
Первые же звуки обоих инструментов произвели поистине магическое действие.
В одно мгновение каждый матрос занял положенное ему в подобных обстоятельствах место, вооружившись тем, что ему полагалось.
Марсовые с карабинами в руках бросились по местам; те, что были вооружены мушкетами, выстроились на баке и шкафуте; тромблоны были устроены на подставках, а пушки выкатили. Запасы фанат были приготовлены на каждом шагу, откуда только можно было обрушить огонь на палубу неприятельского судна. Наконец главный старшина приказал подобрать все шкоты, приготовить запалы и абордажные крючья.
Вот что происходило на палубе.
Но под палубой или, иначе говоря, в утробе судна поднялась ничуть не меньшая суета.
Пороховые погреба были открыты, фонари в отсеках зажжены, запасной штурвал установлен, перегородки разобраны.
Образовалась группа отчаянных: это были самые высокие и мускулистые матросы «Прекрасной Терезы». Каждый выбрал оружие по себе: один — топорик, другой — гарпун, третий — копье.
Они напоминали великанов, вооруженных давно уже исчезнувшим из обихода оружием, которое употреблялось во дни титанов, но неведомо было с легендарных времен Антея, Энкелада и Гериона.
Капитан Эрбель, сунув руки в карманы бархатной куртки, в которой он весьма напоминал мирного буржуа из Сен-Мало, гуляющего на молу в воскресный день, обошел судно, удовлетворенно подмигивая то тому, то другому; при этом он щедро раздавал табак, отламывая от скрученных в трубку табачных листьев, торчавших у него из кармана, будто голова ужа.
Окончив осмотр, он сказал:
— Ребята! Вы знаете, что на днях я собираюсь жениться.
— Нет, капитан, — возразили матросы, — нам об этом ничего не известно.
— Ну, будем считать, что я поставил вас в известность.
— Спасибо, капитан, — поблагодарили матросы. — А когда свадьба?
— Пока не знаю точно. Зато одно я знаю твердо.
— Что, капитан?
— Если уж я женюсь, то подарю госпоже Эрбель мальчика.
— Надеемся, что так и будет, — засмеялись матросы.
— Обещаю вам, братцы: кто спрыгнет на палубу «Калипсо» вторым, станет крестным отцом моего сына.
— А первый что получит? — не утерпел Парижанин.
— Первому я раскрою топором череп, — пригрозил капитан. — Пока я здесь, я не потерплю, чтобы кто-то лез впереди меня! Итак, договорились, ребята: возьмите на гитовы грот и бизань, убирайте бом-кливер, иначе англичанин никогда нас не догонит и мы так и не поговорим.
— Отлично! — обрадовался Парижанин. — Я вижу, капитан не прочь сыграть в кегли. Займи свое место, Пьер Берто!
Тот взглянул на капитана, желая понять, следует ли ему считать приглашение Парижанина приказом.
Эрбель кивнул.
— Скажите, капитан… — начал Пьер Берто.
— В чем дело, Пьер? — спросил капитан.
— Вы ничего не имеете против Луизы, правда ведь?
— Нет, мальчик мой, а почему ты об этом спрашиваешь?
— Я надеюсь, что, когда мы вернемся, она станет не только моей женой, но и крестной матерью вашего сына.
— Хвастун! — хмыкнул капитан.
В один миг указанные капитаном паруса были подтянуты, а Пьер Берто, стоя на своем посту, любовно поглаживал две свои тридцатишестифунтовые пушки, словно паша — своих султанш.
XXV
СРАЖЕНИЕ
Так как с этой минуты французский бриг замедлил ход, а англичане двигались с прежней скоростью, расстояние между преследуемым и преследовавшим кораблями постепенно стало сокращаться.
Капитан находился на своем мостике; можно было подумать, что он вымеряет расстояние на глаз.
Однако, как ни торопился он начать, по выражению Пьера Берто, свою игру в кегли, огонь все же открыл не он.
Несомненно, у капитана неприятельского брига чувство расстояния было не столь развито, как у капитана «Прекрасной Терезы»: он приказал убрать некоторые паруса, так что «Калипсо» повернулась боком. В то же мгновение над ее орудийными портами показались белые дымки и, прежде чем раздались звуки выстрелов, ядра зашлепали по воде в нескольких кабельтовых от «Прекрасной Терезы».
— Похоже, наши английские друзья просто не знают, куда девать лишние ядра и порох, — заметил капитан Эрбель. — Мы будем более экономными, чем они, правда, Пьер?
— Вы же знаете, капитан, — отозвался канонир, — как вы скажете, так и будет. Прикажите начать, а уж мы начнем!
— Подпустите его еще на несколько саженей, нам торопиться некуда.
— Да, — произнес Парижанин. — Сегодня ночь будет лунная… Скажите, капитан, должно быть, красивое зрелище: сражение при луне! Вы бы угостили нас им, ведь такое не каждый день увидишь!
— Знаешь, это мысль! — промолвил капитан. — Скажи, Парижанин, тебе этого в самом деле хочется?
— Слово чести, я был бы вам весьма признателен.
— Ну что же, никогда не следует забывать о своих друзьях.
Он вынул часы.
— Пять часов вечера, ребята, — сказал он. — Мы поиграем с «Калипсо» до одиннадцати, а в пять минут двенадцатого возьмем ее на абордаж. В четверть двенадцатого она будет взята, и в половине двенадцатого каждый из вас уже будет лежать в койке: «Прекрасная Тереза» — девушка воспитанная и ложится не поздно даже в те дни, когда у нее бал.
— Тем более, — заметил Парижанин, — что к половине двенадцатого у всех танцоров ноги будут отваливаться.